АЛТАН ГЭРЭЛ
ПОЗДРАВЛЯЮ ЮБИЛЕЕМ ОКТЯБРЯ БОСИКОМ НА КОЛЕНЯХ УМОЛЯЮ БРОСЬ ЧЕРТЯМ ЛИМИТ ПОГАНЫЙ ЖИВИ МОЕЙ МАТЕРИ И
ПОСТУПАЙ УЧИТЬСЯ НА АДВОКАТА ИНАЧЕ ОБА ПОГИБНЕМ
7 НОЯБРЯ 1982 МЕЛЕНТИЙ
ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ТРАГЕДИЯ ОДНОЙ ОБОРВАННОЙ ЛИМИТЧИЦЫ ГЛАВМОСПРОМСТРОЯ
Председателю Моссовета товарищу ПРОМЫСЛОВУ ВЛАДИМИРУ ФЕДОРОВИЧУ
Свое кровное послание с пометкою на конверте «лично и конфиденциально» Алтан Гэрэл передала 7 февраля 1983 года в экспедицию Моссовета, но оно с клеймом помощника Председателя— «Разобраться в этой клевете и антисоветчине!» — кувырком покатилось по лестницам всех красивых инстанций до подвала общежития. Даже возмущенные крысы терзали злополучное письмо зубами и клеймили, как могли, пометом.
Кто из беззащитных граждан «жалобщиков» не испытал на себе подобных «.разборов» собственных потрохов и пинков ниже пояса подкованными бутсами ярых вратарей Нуворишей-Кресловладык с волосяными сердцами?!
О, как рьяно увольняли с работы воспитателя Алтан Гэрэл! Дважды гнали «за прогулы», присылали в общежитие работничка милиции для сбора компроматериалов. Судья нарсуда Кировского района г. Москвы Молина В. Н. под дудку властей Главмоспромстроя во главе с Погудкиным пыталась представить на суде Алтан Гэрэл сумасшедшею, ибо эта судья не встречала столь странного случая, когда истец, прописанный на койко-место общежития, пытался отыскать какую-то фантастическую статью «за бюрократизм», чтобы привлечь к ответственности свое начальство…
Но как ни шельмовали, ни чернили так называемые «коллективы» именем Советской власти строптивицу Алтан Гэрэл, она все же не струсила, не дрогнула, оставшись самой собою, и открыто смеялась над коллективами-хамелеонами, меняющими окраску в зависимости от направления начальственной мысли и способными на любую коллективную подлость против личности, осмелившейся плюнуть против погромной уборки в мозгах.
Порою, наплакавшись до опухания и надрыва сердца, Алтан Гэрэл засыпала с четырьмя кукишами, которые расплетал глубокий молодой сон.
Наш советский Лимит — самый лучший в мире (Частное письмо помощника депутата Верховного Совета СССР)
Мы с глубоким возмущением прочитали и обсудили Ваши частушечного типа стихи-обращение, грубые не только по форме, но гадкие по содержанию, оскорбительные для слуха Моссовета. Они выражают эмоции обиженного человека, но сразу видна однобокость этой обиды. Как я Вам уже говорила не раз при встречах, в Москве тысячи и тысячи коренных москвичей живут в коммуналках (как Ваша покорная слуга), не имея сколько-нибудь реального шанса быстро улучшить условия жизни, получая те же сто рублей, что и Вы. И много лет такие люди видят, что лимитчик, проживя положенное (некоторые — небольшое число лет), автоматически получает квартиру. Это больная тема. Особенно касается она одиночек, которых весьма много. Вот я, например. Мне и через десять лет не светит попасть в отдельную квартиру, хотя мне за сорок лет.
Кровоточащую проблему Лимита Вы не с той стороны освещаете. Вы утверждаете, что Вас несправедливо уволили с работы, а после этого в подъезде общежития без воспитателя с 10 этажа вновь выбросилась девушка. Вообще — кто эти люди? Почему они приезжают в столицу, чтобы покончить жизнь самоубийством? Вопросов много.
Но Вы-то, полагаю, знаете, что вся Франция (Париж) и Англия (Лондон) тоже охвачены «лимитом», как лихорадкою, назовем так приток иностранных рабочих. Я, конечно, понимаю, что Англия, например, захлебнувшаяся в «лимите», расплачивается в конце концов за свое былое мировое господство. Но за что расплачиваются люди? XX век такими страшными болячками ставит в тупик лучшие умы Человечества.
Ваше же письмо Председателю Моссовета пышет зоологическою злобою против нашей советской столицы, москвичей, которые не любят Лимита. Но любят или не любят, а многое и делают для этих людей, отрывая кусок от родных детей своего города. За что москвичам любить Лимит? Да кто его любит вообще?
Но и должна Вам, Алтан Гэрэл, сказать, что самые ненавистные враги Лимита — сами вчерашние лимитчики, ибо коренные москвичи терпимее относятся в целом и частностях. Меня не раз обзывали лимитчицей в транспорте, в перепалке дамы (мужчины никогда) весьма далекие внешностью от московского лица, с еще не выведенным тамбовским, симферопольским или мелитопольским акцентом. Я вот такого себе никогда не позволю, отношусь к этим людям, занимающимся ассенизационной работой, с уважением, а возможно, что жалею многих, ибо люди мучаются и погибают.
Алтан Гэрэл, я искренне хочу спасти Вашу жизнь, которою Вы рискуете, бросаясь в эпицентр всех социальных противоречий, связанных с Лимитом. Но клянусь Вам чистосердечно, что наш советский Лимит все-таки самый лучший в мире.
1 ноября 1983 года
С искренним сочувствием к Вам
Сталина Мастюкова[21]
PS! От души советую Вам оставить в покое Лимит, а пока временно устроиться работать вахтером в общежитии.
Алтан ГЭРЭЛ
Эпитафия Правде
1984 год
Культ всевозможных запретов
Слава богу, что сегодня любой Гражданин может свободно высморкаться и заточить по-своему простой карандаш!..
Сколько миллионов запретов изобретено самыми гибкими изощренными умами на высокооплачиваемой должности?
Только молчать у нас не запрещено.
Молчун ценится выше всякого гения.
Эх, никто не защитит воспитателя рабочих по лимиту! Напишу-ка я фельетон «ЗОЛОТОЙ УНИТАЗ» и отнесу в газету «ИЗВЕСТИЯ», которая расположена рядом с нашим Главмоспромстроем по улице Чехова…
Комментарий автора:
Но, увы!!!
В 1984 году от проблем, связанных с лимитчиками, целомудренные органы печати шарахались, как от проказы…
Только в октябре 1987 года журнал «Огонек» опубликовал статью «Падчерицы большого города», откуда привожу несколько строк:
«С каждой жилички берется расписка: «В случае моего выхода замуж обязуюсь покинуть общежитие в трехдневный срок после регистрации»…
«…И получается, что когда городские власти устраняются от ответственности за людей, поставленных в специфические условия труда и жизни, люди эти оказываются отданными на произвол администрации, которая относится к ним, как к орудию решения своих текущих производственных задач. Причем не чувствует себя ничем перед ними обязанной».
«Лимит вобрал в себя, сосредоточил, как в фокусе, многие наши экономические противоречия и ошибки».
Позвольте, а моральные?!
Лимит завелся под хвостом Регресса и душит горло народное.
Может, Лимит — это начало конца света?..
Эх, сколько раскаленных страстей загоралось, сколько гнусных интриг и грандиозной возни затевалось вокруг меня в свинарниках лжеколлективов?! Если всю энергию подлости и суеты сует эти знаменосные коллективы перебросили бы в благодатное русло, то, глядишь, на вечной мерзлоте вырастили бы фейхоа!
Но само солнце смеялось над сизыми фонарями.
Изгой страшен для людей, и нет ему никакой пощады.
«В бочке вырос, через затычку кормлен».
Самое худшее — это родиться дочерью маленького народа, скрученного в бараний рог в империи проклятой Бюрократии!
Живу под вечным тройным изгойством — не спасет меня сам царь небесный!
«Национальный энтузиазм — великая колыбель гения», — эти золотые слова написал американский поэт Генри Теодор Такерман.
О, дай мне, бурхан, колыбель!
Спусти с неба на золотой веревке обитую бархатом зыбку сирой и строптивой бурятке, выпадающей из Лимита в черную дыру!
Над земным шаром завис лимит на кислород.
Вселенская астма душит всех нас.
Слышите космический набатный звон из озонной дыры?!
Лимит завелся под хвостом Регресса и душит горло земное.
Шарль Бодлер
Письмо 70
Плевок кипятком
Бесценный друг мой, Алтан Гэрэл!
Пишу тебе в День горького тридцатилетия. Сегодня неделя, как лежу колода колодой с высокою температурою, обложенный холмами двуглавых фурункулов: один подлый, самый коварный засел внутри правого уха и огнем печет голову, кажется, что она взорвется, другой почти из пупа вытекает, срамные чирьи горят в паху… Надо ж такое, нарочно не придумаешь!!! Словно живьем жарят меня на углях…
С горем пополам пытаюсь дочитать роман «Спартак», но увы! «Комар парню ногу отдавил» — пишу тебе лежмя лежа. Чтение в такой лихорадке одно мучение, а сны — сплошные кошмары, прямо на меня падают башенные краны. Сердце прыгает от сверлящей боли, буксует в мандраже, словно хочет оно выстрельнуть из груди. Ты помнишь, Алтан, как у тебя 1 июля 1980 года, в жару начала нашей переписки, обуглились и стреляли из кастрюли черные яйца? Точно так и сгорело, наверно, мое сердце, почернело, как уголь, и стреляет в агонии. Но сколько бы на меня ни падали башенные краны во сне, они не задевали меня…
Самое страшное, нынче ночью я вновь бредил Алисою: