А я лежу рядом.
- Говорить, говорить!
Говорить, говорить, говорить, говорить, - закончили они вчетвером.
Я восторженно развела руками, не в силах произнести ни слова. Такого эксклюзивного выступления группы для меня, душечки, я даже не смела ожидать! И что-то мне подсказывало, что поющие Георг и Густав - это мегаэксклюзив! А вот солирующий Том...
- Спасибо, - только и вымолвила восхищенно.
- А я не только на гитаре играть умею, - ухмыльнулся мачо плотоядно, и я тут же вернулась с небес на землю. Черт! Я же тебя хотела проучить... Уши развесила, песней заслушалась...
- Ого! Ты настолько талантлив?
- О да! У меня знаешь какой большой талант. Девушки хвалят.
- Девушки хвалят? - произнесла язвительно.
- Н-да, - Том отклячил пухлую нижнюю губку, лениво провел языком туда-сюда по колечку пирсинга и медленно опустил глаза в вырез на моей груди. - У тебя очень красивые глаза. Большие такие... Как я люблю...
Я одарила его ехидной улыбкой и взглядом с поволокой, кончик языка вновь прошелся по губам.
- Для того, чтобы любить большие, надо иметь большой, - бросила тихим сексуальным голосом.
Мальчишки захохотали. Все, кроме Тома. Кау-старший ядовито прищурился, губешки обиженно изогнулись. Он был до такой степени уверен в себе, что, ни на мгновение не задумываясь о последствиях, ляпнул:
- А ты сомневаешься, что у меня большой.
- Снимай штаны, сейчас померяем. - И изящным жестом я вынула из сумочки рулетку. Хоть когда-то пригодилась!
Георг свалился с противоположного дивана с приступом хохота. Густав сполз с кресла и встал на четвереньки, рыдая от смеха. Билл согнулся пополам, иногда всхлипывая и издавая какие-то нечленораздельные звуки. И только мы с Томом продолжали вежливо скалиться друг другу. Мегамачо не нашелся, что ответить.
- Ну что же ты? - прохрюкал откуда-то снизу Билл, чем вызвал очередные смеховые подвывания друзей.
Том кинул на брата презрительный взгляд и гордо заявил:
- А ты, я смотрю, опытная, часто мерить приходится?
- Да под твоей ночнушкой даже мерить нечего, все и так понятно, иначе зачем так прикрываться? - отрезала я.
Том словно красна девица залился краской.
- Хватит ржать, уроды! - рявкнул он на друзей и удалился. Была б возможность кого-нибудь пнуть, он бы наверняка пнул не щадя кроссовок. Лишь гитара жалобно звякнула, свалившись.
Мальчишки продолжали хохотать. Я расстроено смотрела на дверь и чувствовала себя последней свиньей. Вся сексуальность во мне исчезла с уходом Тома, осталось лишь разочарование, да чувство вины не давало покоя. Зря я так его при всех опустила. Жестко вышло и очень жестоко. Ладно он - мальчишка непутевый, но я-то - взрослая девушка...
***
Георг вытолкнул меня в коридор:
- Иди, иди!
- Георг, я тут побуду, - проныла. - Я терпеть не могу шум...
- Иди, я сказал, - подтолкнул он.
- Оно того стоит, - улыбнулся Густав, беря меня за руку, чтоб, наверное, я не сбежала.
- Где мой микрофон?! - заметался Билл.
- У меня в кармане, - апатично вздохнул Том, даже не потрудившись оторваться от гитары. Он кривился, постоянно подкручивал колки, вслушивался в издаваемый звук и опять кривился. - Дерьмо! - психанул, в конце концов.
- Пятиминутная готовность, - вынырнул откуда-то из темноты коридора Саки.
- Ребята, я, правда, не люблю рок, - отбрыкивалась я от музыкантов. - Слушайте, мы так не договаривались. Ну можно я хотя бы где-нибудь подальше от колонок посижу?
Том повернулся и мрачно посмотрел на меня, сердито сдвинув брови. Я притихла.
- Черт! С какой песни мы начинаем? - опять нервно воскликнул Билл.
- Всё с той же, - буркнул Том.
- А сколько там народу? - тихо спросила я у Густава.
- Тридцать тысяч, - отозвался Саки.
- Твою мать! - ахнула я. - Полный зал что ли?
- А у нас по-другому не бывает, - Густав гордо расправил плечи. - Всегда аншлаг.
- Можно хотя бы сейчас не говорить о зрителях?! - взорвался Билл.
Сбоку противно шипели рации на поясах охраны - то одна, то другая, то третья. Саки что-то послушал, ответил и, глянув на мальчишек, кивнул:
- Готовы?
- Да, - набрал воздуха в грудь Билл. - Работаем.
Том поправил ремень на плече и понесся на сцену. И как он не путается в своих длинных штанах?
Густав последовал следом. Георг внимательно вслушивался в начавшееся жужжание гитары Тома. Убежал.
Билл сосредоточенно глубоко дышал, глядя в никуда. Микрофон в руках ходит ходуном. Замер, словно приготовился к прыжку... Запел!
Я занервничала, думала, что он опоздал со вступлением, вот и начал петь за сценой, однако, судя по невозмутимым лицам бодигардов, все шло по плану. Билл легко взлетел по ступенькам и зал взревел! "Олимпийский" и до появления солиста истерил, но с его выходом начало твориться что-то неописуемое. Фантастика!
Первые две песни я прослушала, сидя на каких-то ящиках в технической зоне. Зал не видно, лишь многочисленные вспышки звездочками появлялись то там, то тут, да ор стоит такой, что Билла практически не слышно. Он поет, напрягается, фактически кричит в микрофон, но звук, видимо, так и не смогли нормально настроить. Камера неотступно следит за солистом, передавая изображение на два больших экрана. Чаще Билла на экранах показывают только Густава. Еще мне видно кусок партера, руки, тянущиеся к Биллу и Тому. Георг с другой стороны сцены, которая вне зоны моего виденья. Вижу, как охранники то и дело отводят в медпункт девушек... А ведь концерт только начался... Саки сидит на соседнем ящике, пишет кому-то смс и улыбается тепло и нежно. Полинку где-то черти носят. Йоста давно не видно.
Неожиданно прожектора осветили зал. И я увидела "Олимпийский" во всей его красе. Тысячи, десятки тысяч человек отдавались этому тоненькому и невесомому подростку полностью, без остатка. Они тянули к нему руки и визжали! Море рук! Океан рук! Все внимание приковано к нему. Я видела глаза Билла, который наслаждался сумасшествием поклонников. Лучшая музыка для его слуха. Лучшая картинка для его взгляда. Он кайфовал. В какой-то момент мне показалось, что на зал смотрит сам бог, величественно и снисходительно. А потом я заметила искорки в его глазах. Он был счастлив. И он недоумевал - неужели это всё ради меня?
- Привьет, Москва! Как диля? - прокричал он на русском. - Спа-си-бо!
И зал ответил ему взрывом эмоций! Да-да! Это был атомный взрыв в отдельно взятом помещении. Как крыша "Олимпийского" удержалась на месте, я до сих пор не понимаю. От зала шла волна всеобщего обожания. Настолько она сильная, такая она мощная. И он - бог этой энергии!
- Let me hear you make some noise! - радостно завопил он в микрофон.
Девчонки завизжали.
Билл состроил недовольную гримасску, изогнул бровь. Пальцы сделали несколько волнообразных движений. "Ну так себе, - как бы говорил парень, - фиговенько..."
- Let me hear you make some noise!!
Зал отозвался значительно громче. Но юного бога это не убедило. Он хотел не просто криков и писков, он хотел большего. Он хотел, чтобы зал забился в оргазме.
- Let me hear you make some noise!!!
О, мамочки! Всего одной дурацкой фразой Билл отымел тридцать тысяч человек одновременно. Это был не оргазм, это был... "Олимпийский" отдавался ему с каким-то нереальным отчаяньем, бился в мегаэкстазе. Казалось, что мир вот-вот рухнет. А в его глазах опять стояло удивление - неужели это я вас так завел?
Билл что-то еще прощебетал о том, как счастлив быть сегодня в этом прекрасном городе, как он ему понравился и объявил следующую песню. Я решила, что надо действительно посмотреть концерт и отправилась поближе к сцене. Лучше бы я сидела на своем ящике и наблюдала за происходящим на экране.
Том на сцене бесчинствовал. Он заигрывал со своей стороной партера так, что, казалось, девочки умрут от удовольствия. Он строил глазки, кривил рот, закусывал губу и закидывал голову назад. По мокрой шее стекал пот, прилипли прядки... Я вспомнила, как ночью рассматривала его фотографии и поражалась сексуальности парня. Так вот - фотографии не передают и сотой доли того секса, который исходил от Тома. И если оргазм в исполнении Билла носил какой-то божественный характер, то от взгляда Тома народ вокруг вполне мог забеременеть. В нем возбуждало даже то, как он играл на гитаре, как ласкал струны, как пальцы скользили по грифу.