— Что случилось, Рами? — спрашиваю я, хотя по взгляду и виду девушки понимаю достаточно.
— Он убил нас, госпожа, — всего пять слов, от которых слезы к глазам подступают с новой силой. Душат, застревают в горле десятками разбитых осколков.
Я знаю, что все женщины, находящиеся в этом крыле клиники связаны одной болью, одним несчастьем. Да только у ребенка Рамилии был бы шанс, если бы не постоянные побои и издевательства, которым подвергло её жалкое подобие мужчины.
Поддавшись порыву, я крепко обнимаю Рэми, и она незамедлительно отвечает мне, прижимаясь к моей ключице. Через секунду моя ночная рубашка уже влажная от нескончаемого потока слез девушки.
Мы не говорим, тихо выплакивая все, что накопилось в сердце…Я просто рядом с ней. И она рядом со мной. Сегодня — я нашла, с кем разделить свою боль.
И я обязательно найду в себе силы жить дальше. Жить и бороться за справедливость, стану светом на пути для других пострадавших женщин, пока не станет поздно. Снова.
Глава 3
Нью-Йорк
Нейтан
— Долго ещё, как думаешь? — разминая затёкшие мышцы шеи, спрашивает напарник. Я неопределённо пожимаю плечами, неотрывно наблюдая за тремя мужчинами, пятый час ведущими диалог за стеклянными дверями кабинета, находящегося в Нью-Йоркских апартаментах Амирана аль-Мактума.
— Третий час ночи. У меня смена заканчивается, а они договориться никак не могут, — снова недовольно бубнит под нос второй телохранитель. Его раздражение можно понять. Труженики группы секьюрити наследного принца могут выдохнуть, только когда их объект спит, а за трое суток вахты в Нью-Йорке, эмир позволял телохранителям расслабиться крайне редко. Рабочий график наследника забит до отказа и практически не меняется. Долбаный день сурка. Перелеты, встречи, совещания. Выносливый сукин сын, но не бессмертный, как и все животные твари, заселяющие планету.
— Пересменок в семь утра, — безучастным тоном напоминаю я.
Для меня нет никакой сложности неподвижно простоять на посту и пять и десять часов. Штрафные дежурства в военной академии закалили выдержку. А возможность закрепить выносливость и стойкость щедро предоставил мне будущий король, сослав в провинцию, охваченную военными действиями.
Кажется, пролетела целая и как будто бы не моя жизнь с того момента, как его Высочество Амиран аль-Мактум «навестил» меня в тюрьме.
Я все ещё помню, как содрогалось все внутри от его пытливого взгляда, проникающего в самое жерло моих страхов, как стыла кровь от каждого выверенного хищного движения эмира, от свистящего звука тяжёлого дыхания, выдающего его царственную ярость. Тщательно контролируемую ярость.
Тогда мне нечего было противопоставить облаченному властью наследнику. Я был измождён, измотан пытками и абсолютно обнажен, не готов отражать нападение.
Но продуманный хищник и не собирался впиваться зубами в мою глотку. В отличие от меня, он четко понимал, как действует подавляющая энергия его несокрушимой воли на едва держащегося на ногах заключённого. Аль-Мактум одновременно и безжалостно бил по всем нервным окончаниям, бил еще до того, как его колено врезалось в мой пах. Удар последовал, когда я позволил себе отвлечься на наводящие ужас мысли о возможных вариантах унизительных мучений. Но кастрировать меня и не входило в хитроумные планы Амирана аль-Мактума.
Можно ли назвать это везением? Если по фактам, то, наверное — да. Яйца же на месте и даже женой, которой они могут пригодиться, «добрейший» аль-Мактум меня обеспечил. Правда, сразу после медового месяца меня отправили воевать, но тогда я сам был рад сбежать куда угодно.
Вот только далеко и надолго убежать не вышло, как и вырезать с корнем воспоминания о той, кого аль-Мактум присвоил себе, не оставив даже иллюзорного выбора нам обоим.
Я снова здесь, снова выполняю его приказы, обеспечиваю безопасность, наблюдаю за бездушным ублюдком, шестой час беседующим с шейхом Адамом Саадатом и своим верным псом Мердером Колманом, чью «доброту» я тоже не забыл. Плохой и хороший полицейский. Классика жанра. Один пожалел, другой вмазал по яйцам. Разыграно было как по учебнику.
Когда это было? Несколько месяцев назад... для меня вечность.
Моя кожа все ещё пахнет порохом, а в голове гудит грохот разрывающихся снарядов. Под бронежилетом зудит свежий шрам, в ушах шумит от не долеченной контузии. А в памяти контрольным выстрелом, затмевающим все события в котле Зулейра, застрял недавний образ Ли на больничной койке, обнимающей мужа. Я был там, в госпитале, стоял в коридоре среди остальных телохранителей, снова ощущая, как место, где когда-то выгорело сердце, кровоточит от ядовитой боли.