— Мне нужно больше времени, Мир, — с тихой мольбой просит Алисия, когда я склонюсь над ней, опустившись коленями на матрас. её взгляд утыкается в мою грудь, губы и ресницы дрожат, выдавая весь спектр эмоций.
— Хочешь продлить свою агонию? И мою тоже? Купаться в страдании и жалости к себе — это не исцеление, — мягко поддев пальцами заострившийся подбородок, заставляю взглянуть на меня. — Алиса, я знаю, что ты чувствуешь, — погладив большим пальцем впалую щеку, ловлю неуверенный несчастный взгляд голубых глаз. — Поверь, я понимаю, и помню, как долго ты способна цепляться за прошлое, оглядываться назад, терзаясь чувством вины. Это не работает, сладкая, не поможет, — уговариваю я напряженную застывшую жену, поглаживая раскрытыми ладонями зажатые плечи. — Только разделив свою боль со мной, ты ощутишь облегчение. Не закрывайся, tatlim. Ты сильнее, чем тебе кажется.
— Нет во мне никакой силы. Ты все придумал, Ран, — горько возражает Алисия дрогнувшим голосом.
— Подними руки, любимая, — прошу я без категоричной настойчивости. Она повинуется, но через силу. В распахнутых глазах бушует настоящий шторм. — Ты моя бурная река, сладкая, бегущая по горным ущельям, минуя пороги и образуя водопады, — нашептываю, завораживаю обволакивающим голосом, неспешно и аккуратно снимая с девушки верхнюю часть пижамы. — А я твой океан. Впадай в меня, девочка.
— Падай, ты хочешь сказать? — Алиса беззащитно скрещивает руки на обнажённой груди, но я решительно развожу их в стороны.
— Река сливается с океаном, tatlim. И это самый естественный в мире процесс, — поправляю хрипло, нежно кружа пальцами по ореолам розовых сосков, и продолжая отвлекать разговорами.
— Она растворяется… растворяется в нем, — вздрогнув, упрямо качает головой Алиса.
— Становится его частью, но никуда не исчезает. Река — источник, сладкая… Такие маленькие, невероятно красивые, очень чувственные, — наклонившись, поочередно трогаю языком затвердевшие от моих манипуляций бутоны, одновременно стаскивая с плотно сжатых бедер Алисии пижамные штанишки. — Твои мышцы всегда сжимаются вокруг моего члена, когда я делаю так, — плотно обхватываю губами сосок, втягивая его в рот, и выпускаю с причмокивающим звуком. — Находясь глубоко внутри. Мне так нравится, когда ты так остро реагируешь. Я обожаю твое тело, сладкая, боготворю его…. Крошечные, как у девочки, — снова облизываю по кругу, один, второй, мягко прикусываю, прислушиваясь к отклику обнаженного тела, незаметно и ненавязчиво подминая его под себя.
— Ничего они не маленькие, — просыпается моя бунтарка. Дыхание Алисы сбивается, кожа покрывается мурашками, в потемневших зрачках плывет уже знакомая мне горячая пелена.
— Я говорю о твоих сосочках, малышка, — улыбаюсь я. Удерживая вес на одном локте, свободной рукой дотрагиваюсь до гладкого лобка Алисии, спускаясь пальцами ниже.
— Нет, не могу, — она сжимает бедра, отрицательно тряхнув головой, взгляд снова светлеет до льдисто-голубого оттенка.
— Твой организм перенес стресс, но ни ты, ни твоё тело не виноваты в произошедшем. За что ты себя наказываешь? — спрашиваю, лениво рисуя зигзаги внизу живота Алисии, покрывая короткими поцелуями её грудь и плечи.
— Ты обещал, что не будешь торопить, — сипло напоминает Лиса, борясь с пробудившимися желаниями, считая их неправильными, неуместными, предательскими.
— С рождением детей, — дополняю я, осторожно, но уверенно раздвигая её бедра коленом и устраиваясь между ними. — Ты не забеременеешь сейчас, сладкая. Тебе нечего бояться. Врач ввел тебе контрацептив, действие которого рассчитано на полгода.
— Я не хочу, Амиран, — с шипением выдыхает Алиса, ощущая прикосновение моего натянувшего ткань боксёров возбужденного члена к раскрытой промежности.
— Разумом — нет. Этот блок мы уберём. Я вытащу тебя с необитаемого острова скорби, куда ты себя заточила, и верну туда, где ты должна быть. Прямо сейчас.
— Нет, — боязливо всхлипывает, положив ледяные ладошки на мои плечи.
— Да, Алиса, испытывать чувство потери и удовольствия в один период времени — не преступление, — настойчиво убеждаю жену прислушаться к моим словам. Она не упирается, но в тревожных выразительных глазах все еще плещется сомнение. Где-то глубоко, на самом дне. — Считай происходящее анестезией для нас обоих. Выбирай жизнь, сладкая. Всегда чтобы не случилось, выбирай жизнь, — я накрываю её губы своими, требовательно сминая их, раскрывая и проталкиваясь языком внутрь. — И меня, — оторвавшись, тяжело дышу в покрасневшие и блестящие от слюны губы.