— Не сдавайся, девочка, не отворачивайся от меня, — шумно втягиваю воздух горящими легкими, и прикрываю глаза. Tatlim пахнет солью, слезами и самой собой, но знакомый, въевшийся под кожу аромат её тела тонкий, едва неуловимый.
Плевать, что скажут врачи, не встану, пока она не проснется. Но никто и не спешит врываться. Бросив взгляд на дверь, я замечаю за стеклом расплывчатые силуэты Дайан и выстроившихся вдоль стены телохранителей. А я бы все отдал за несколько часов в полном одиночестве, один на один с tatlim, без лишних глаз, подмечающих каждый мой шаг.
Вокруг меня всегда находится команда подготовленных профессионалов, чьей работой и долгом является обеспечение безопасности. Тотальный контроль, ежесекундное наблюдение. Верхушка социальной лестницы и мощные рычаги власти дают ощущение всесилия и несокрушимости, но оно чертовски обманчиво. Человек уязвим и беспомощен перед ударами, которые отразить не смогут ни власть, ни титулы, ни деньги.
Алисия думает, что я привык, мне легко и в кайф функционировать и добиваться успеха в условиях, которые давно стали частью моей жизни, но это не так. Я каждый день напоминаю себе, кто я, и зачем это делаю и ради чего, и уверен, что главная цель того стоит.
— Ты тоже однажды поймешь, tatlim, — спугнув своим дыханием несколько светлых волосинок, тихо шепчу я.
Стянув шапочку с пепельных волос, я запускаю в них пальцы, распускаю, аккуратно распутываю длинные пряди. Серебристые, как лунный свет. Нежные, как тончайший шелк.
Вопреки устоявшемуся мнению, что арабские шейхи сходят с ума по светловолосым женщинам, я никогда не входил в их число. Критерий выбора партнёрши для секса был весьма разнообразен, как и список девушек, но натуральных блондинок среди них практически не было. Подсознательно я всегда держал в памяти образ Алисии Саадат — юной платиновой принцессы с аквамариновыми глазами, понимая, что настанет день, когда никто не сможет с ней сравниться.
Так и вышло.
Я никогда не ошибаюсь в главном, tatlim.
С первой секунды и до конца.
На сто процентов. Абсолютно. Моя.
Мои губы в горячечном порыве прижимаются к её виску и, наверное, обнимаю слишком сильно. Она вздрагивает в моих руках, дышит чаще, и я расслабляю хватку, успокаивающе поглаживаю белокурый затылок. Спи, tatlim, еще слишком рано. Я не готов. Хотя бы один час, чтобы собраться с силами, которые понадобятся нам обоим.
— Ран… — рваный выдох, сдавленный шепот. Моя тигрица никогда не спрашивает разрешения. Повернув голову, она щекочет распахнувшимися ресницами мой небритый подбородок. Застывает на несколько бесконечных секунд, задерживая дыхание. И я не дышу вместе с ней. Моя ладонь медленно соскальзывает на её щеку, большим пальцем стирая скатившуюся слезинку. — Ран… — едва слышно повторяет tatlim, и столько не прикрытой отчаянной боли в трех буквах моего имени, она переливается в меня, бьет фонтаном, течет по венам. Все слова застревают в онемевшем горле, да нет таких слов, которые помогут Алисе не чувствовать.
Тишина звенит, барабанит в висках. Шумно вдохнув, tatlim порывисто прижимается ко мне, утыкается носом в шею.
— Осторожно, сладкая, — мягко удерживаю её руку с иглами капельниц поверх одеяла, глажу по плечу. — Вот так, девочка. Не надо резких движений. Поспи еще немного.
— Не хочу спать, — слабым голосом отзывается Алиса. Просунув под мою шею свободную от капельниц руку, она зарывается пальцами в мои всклокоченные волосы. — Пожалуйста, не уходи, — пронзительная мольба раздирает сердце.
— Не уйду, — обещаю я, чувствуя, как дрожат её ресницы, порхая по моей коже невесомыми прикосновениями.
— Я просила его остаться со мной. Умоляла Аллаха, чтобы он не лишал нас... — Алиса надрывно всхлипывает, а я неотрывно смотрю расплывающимся взглядом в белую стену, хотя отчаянно хочется зажмуриться, как в детстве, когда было по-настоящему страшно. — Я так хотела сохранить его. Почему? Почему с нами?
— Шшш, не надо, — провожу пальцем по сухим горячим губам. — Мы не первые, кто переживает потерю. Ты поправишься. Мы справимся. Со временем будет легче.
— Я не хочу переживать. Мне не будет легче. Я дышать не могу, — её голос сипит, срывается, отражая все оттенки внутренних терзаний.
— Я буду дышать за двоих. Помнишь? — мягко спрашиваю я. Алиса судорожно вздыхает, неопределенно качнув головой.
— Я помню, как кричала, что не хочу его, а он уже был во мне, — она горько плачет, зеркаля на себя мои недавние мысли. — И эти проклятые таблетки…