– А давно Ерема ваш колченогий такой, и сыпка вона на ручках, папенька кудой смотрите? – Марфа поставила паренька на ножки, и осмотрела со всех сторон, кинув строгий взор на Степана. – Да як же ш, шо хочешь сделал бы, только б на ноги поставить мальчонку, у него ж акромя меня никого не осталось, всех холера проклятущая унесла. И мамку его, сестрицу мою старшенькую, и мужа ейного, и батьков наших. А то со станицы кличут его баламошка, баламошка. Зовсим насупился малой. Дюже боюсь за него, – Степан взъерошил медные вихры племянника. – А як с крысами да мышами справляетесь? Засилья не було? У вас то на мельницы им раздолье, а руки рабочие одни, аль помощники есть? – ведунья говорила, говорила, будто книгу жизни мельника читала. И про привычки сказала его и про то, что не справляется один совсем, и грызунов этих чем только не травил. Как наслал кто-то. Он застыл посреди каменного свода, Марфа была чарующе красива, как вишня в цвету, ему показалось на миг, что он почувствовал приторный, манящий амброй и медовой ванилью запах, заполонивший всю пещеру. Эти смоляные густые волосы выбивались из косы, и трепыхались на шаловливом ветру, случайно залетающем в пещеру. Васильковые глаза напоминали далёкое иноземное море, которое вот – вот захлестнет его утлое суденышко своими волнами. Пропал ты, Степан, подумал мельник про себя. А еле ворочающимся языком молвил: – Дивчина, милая, а може до мельницы, у меня одежа есть сестринская, може сгодится? И посмотришь мои угодья? – он переминался с ноги на ногу, дед Авил крехал и цокал языком, от чего веселил паренька. Вещий старец сразу почуял один только запах: боли и разбитого сердца. – Диду, я поеду с ними, и вертаюсь скоренько, я знаю, как Еремею помочь. Да, Степан? Доставишь меня назад? – синие глаза девушки потемнели, на миг Степану показалось, что в них он увидел бурлящую реку, вышедшую из берегов и сметающую все на своём пути. – Пока не стемнело, за час доберёмся по воде, медленнее получится, но ты дивчина легкая, справлюсь, – мужчина зарделся и было видно, как под рубахой льняной заиграли мышцы, полные жизни.
– Ужо холодает, сермягу то возьми накинь, и вона тебе платок, одарили меня тем шо было, лепота какая, – Авил, покопавшись в деревянном пузатом и дряхлом сундуке, вытащил шёлковое сокровище в алых цветах с зелеными листьями, а по краям золотом роспись. Марфа ахнула. – Берег, видать, для тебя! Спас женщину дородную, благородную от тяжкой болезни, не хотел брать награды. Померла бы, так она сняла с плеч платок ентот и всучила, мол, вдруг беда случится, тряпка эта цветная целое состояние стоит, из Китая привезенная купцами. ⠀ Марфа растрогалась, щеки побагровели, один Еремей восторженно охал и топал: – Одень тётечка, одень, ты как Лада, – мальчик обнял нежно, с благоговением, Марфу. – Езжайте, камчатной дороги, дети мои! Я дождуся вас к завтрему в своих палатях, – Авил похлопал Степана по спине и наказал:
– Сбереги её, настрадалась девка!
С неожиданной проворностью Ерема залез в лодку и уселся на носу. – Указывай путь, наш капитан!– Степан помог запрыгнуть в плоскодонку Марфе, та еле устояла с непривычки в болтающейся на воде посудине и вцепилась в рукав молодого мужчины. – Эге, держу, держу, она дюже устойчива, даже в большую волну, це Чайка ж, её батя ишо мой срубил, – мельник посадил Марфу на широкой корме, устланной дубленой овечьей шкурой. – Сидай, сударыня, не боись, дно сухое как… мозоли на моих руках. Марфа рассмеялась: – Какое сравнение, вона гля, чайки и те хохочут. ⠀ Степан, зашелся со смеху и принялся раскачивать лодку, упираясь в дно ногами, показывая свою удаль молодецкую. Старик изошелся слюной, пытаясь докричаться: – Ты енто индюк чай, красуется он, вона темнеть скоро будет, плывите или вертайтесь наверх, до утрева. Вода шалости не понимает. Авил отвязал верёвку с деревца, и оттолкнул, что есть мочи, суденышко от берега. ⠀ Марфа закопалась в шкуры, которые отдавали конским салом. Откуда – то с низовья, через горные расщелины, залетел жаркий ветерок- беспризорник, растрепал ее волосы, пустил зыбь по зеленой воде. Степан засучил рукава и взялся за весла: – Ну, с Богом! Заскрипели уключины от натуги, Марфа делала вид, что совершенно равнодушна к Степану. Его природной силе, стати, непосредственности. Будто её не привлекают наливающиеся мышцы на плечах гребца, бронзовая кожа, покрывшаяся испариной и лоснящаяся на солнце. Еремей хихикал, зачерпывая ручкой несущуюся навстречу бурную воду реки. Девушка тоже глянула вниз, дух захватило, вдали вода переливается хризолитом, а вблизи – чернота. Она отпрянула, но любопытство взяло верх. Марфа снова опустила голову, из неожиданно возникшей бурлящей воронки у самого борта лодки, возник туманный ореол, расступился и вместо своего отражения ведунья увидела мужское лицо, до боли, сковывающее внутренности. – Я вспомнила, вспомнила, – она сжала голову руками. Стенька остановил лодку. Марфа рыдала, ласточки сорвались с гнезд наскальных и тревожно кружили над ними, будто предупреждая путников не только о дожде.