Квартира Михаила Андреевича была типичным жилищем человека, застрявшего в прошлом или достаточно консервативного, чтобы не менять привычной обстановки. Здесь пахло стариной: деревом, тканью, простой едой и чистотой. Все вещи аккуратно стояли на своих местах, и на многих были выдавлены цены с таинственной припиской “коп.” Стол покрывала клеёнчатая скатерть, диван — выцветшее, но чистое покрывало, на стене гордо собирал пыль ковёр.
— Вы один живёте? — спросила Рита, присаживаясь на стул, почти такой же, как у неё самой.
— Один, — отозвался Михаил Андреевич, зажигая под чайником конфорку, и когда Рита больше ничего не спросила, добавил: — А раньше жена была. И собака.
— А что случилось?
Он посмотрел на неё колко, недобро.
— Зачем тебе? В душу все лазить мастаки, только руки перед
тим не моете.
Рита прикусила язык. “Это была ловушка!”
На столе появились толстостенные чашки с нарисованной земляникой и непарный им заварник. Запахло простым хорошим чаем без всяких так добавок. В вазе на ножке лежали конфеты и пряники.
— А вот был бы у тебя мужик, — ни с того ни с сего заявил Михаил Андреевич, — то такого не случилось бы. Он бы перед выходом все проверил, а если и случилось чего, так помог.
— Так мужчины же не тараканы, — улыбнулась Рита. — Сами не заводятся.
— Это как посмотреть. Некоторые и сами. Я вот в свое время ходил-ходил к Надьке, да так однажды и остался. И предложил: а чего бы нам не пожениться?
— Поженились?
— Угу, — вздохнул он. — Поженились.
В комнате снова повисла пауза. В тепле и уюте Рита как будто немного оттаяла, ужас перед коммунальной катастрофой немного поблек перед ярким светом и ароматом чая.
— Дурак я был, — опять внезапно заговорил Михаил Андреевич. — Думал, что если много говорить о любви, то приестся. Сотрутся слова, потеряют смысл, а с ними и любовь пройдёт. И я постоянно говорил, что больше всего в жизни люблю нашу собаку.
Рита замерла, не донеся чашку до губ. С тихим стуком упал на стол пряник.
— Говорил: Айна — лучшее существо в моей жизни. И трепал её за ушами, трепал. Думал, что Надька моя всё понимает. А она, — Михаил Андреевич сделал паузу, — не понимала.
Рита ничего не ответила. Она вспомнила покои Судьбы, темные, холодные, со стрельчатыми окнами, уходящими в высоту. И серебряные нити людских судеб. Если прислушаться, можно было услышать голоса. Миетель склонилась над ними и хихикала в кулачок, и фонарь на конце её шляпы отбрасывал пляшущие тени. “Айна — лучшее существо в моей жизни”.
— Вот дурак! — буркнула Миетель. Замешкавшись всего на секунду, она коснулась пальцем серебряной нити, и она затрепетала и зазвучала по-другому.
“Я ухожу! И Айну забираю с собой. Ты никого не любишь, только себя”.
Казалось, это было так недавно, но прошла целая человеческая жизнь. И вот он, мужчина, струну которого Рита тогда тронула. Пьет чай из пачки со слоном и грустно качает головой. От осознания мурашки пробежали по рукам, и Рита поёжилась.
— Ты что это, жалеешь меня что ль? Ты это брось! Я хорошую жизнь прожил, и если и остался один, то по своей глупости. Я вас, молодежь, предупредить хочу, — он ткнул в сторону Риты пальцем. — Если любишь, говори. Если беспокоит что, проблемы какие, бесы в душу забрались — говори всегда ртом! Тогда, может, чего дельное и выйдет. Эээх, — он махнул рукой. — Да только разве ж вы меня слушать будете? Молодежь нынче гордая! Не до разговоров вам.
Рита не ответила. Частью души она все еще была там, в покоях Судьбы, и краем уха слышала, как когда-то звучала его струна.
— Я, наверное, домой пойду. У меня там птица не кормлена.
— Ну так иди, иди. И когда Люська, Люсинда то есть, к тебе придёт, напомни, что она должна вернуть мне трёхлитровую банку!
Рита не стала напоминать старику, что Люсинда давно уже не живёт в его доме. Она спустилась на первый этаж, тихонько вошла в квартиру. Здесь было тепло и влажно, пахло отсыревшим деревом и тряпками. Рита распахнула окна, впуская в квартиру шум дождя.
— Май, — тихонько окликнула она. — Я очень плохой человек?
Ворон сидел на своём обычном месте и дремал.
— Ты не человек, — проворчал он. — В этом вся проблема.
Глава 19, в которой Миетель идёт на свидание
— Риточка, что у тебя случилось?
Алевтина стояла посреди комнаты, приложив сухие руки к груди, и осматривала следы недавнего бедствия. Обои снизу потемнели и отошли, нижние дверцы бюро перекосило, и они больше не закрывались, к тому же гостиная лишилась одного стула.
— Наводнение местного масштаба, — мужественно улыбнулась Рита.
— Маргарита, добрый день, — улыбнулся Арсений немного смущенно, и Май на шкафу насмешливо крякнул.
— Алевтина, может, мы перенесем встречу? Мое рабочее место не очень рабочее сейчас…
— Это ничего, — махнула рукой женщина, привычно устраиваясь за столом. — Я много времени не займу. Дело в том, что я поменяла клинику и метод лечения. Более агрессивный, но как будто более действенный. Мне важно видеть, в правильном ли направлении я иду?
— Ох, ну хорошо. Таро?
— Будь так добра.
Рита расстелила на столе скатерть с вышитым древом жизни, достала колоду. За последние месяцы у неё появилось несколько новых инструментов, интересных, сложных, но эти первые карты, подаренные Кирой, оставались самыми счастливыми.
— Ваши решения и правда как будто более удачные, — сказала Рита, выкладывая карту за картой. — Но вот, что странно. Болезнь предстаёт как будто разумной. Я вижу тут волю и сопротивление. Не понимаю, — она потерла лоб, выложила ещё пару карт. — Я вижу потаённое противостояние. Если вы продолжите просто делать так же, то вас ждет неудача. Смотрите, тут Башня. Но если вы погрузитесь глубже в проблему, возьмёте все нити в свои руки, вы победите.Понимаете, о чём я говорю?
— О да, — Алевтина сдержанно улыбнулась одними уголками рта. — Кажется, я понимаю. И мне значительно легче. Вы замечательный специалист, Риточка.
Она протянула руку и погладила запястье Риты, как часто делала ранее. И Рита вновь подумала, какая у Алевтины сухая и тёплая кожа.
— Гм! Маргарита, — Арсений не последовал за матерью, когда та пошла одеваться, а задержался в зале. — Спасибо за то, что вы делаете для неё.
— Кажется, вы больше не считаете меня мошенницей? — Рита не удержалась от лукавого упрёка.
— Кажется, я готов поменять своё мнение, — усмехнулся Арсений. — Как вы смотрите на то, чтобы переубедить меня окончательно? Например, в субботу в семь вечера?
Рита замерла с колодой в руках.
— Что вы имеете в виду?
— Я приглашаю вас в ресторан. Поужинаем, вы расскажете об этой своей астрологии. Или о себе.
— Мне грозит ремонт, — Рита выразительным взглядом окинула комнату, — и я не могу позволить себе походы по ресторанам сейчас.
— О нет, что вы. За все плачу я.
Май на шкафу как будто случайно каркнул.
— Правда? Что ж, тогда, наверное, можно, — неуверенно ответила Рита, с удивлением отмечая, что сердце забилось быстрее, а на щеках появилась предательская краска.
— Отлично, — расцвел Арсений. — Тогда я заеду за вами в субботу.
— Свидание! У Миетель свидание! — громко оповестил Май, когда за гостями закрылась дверь.
— Какое свидание? — излишне сердито спросила Рита, собирая со стола карты. — Откуда ты вообще знаешь, что это такое?
— Кира показывает мне много человеческих сериалов.
— Ах, Кира, — протянула она. — У вас тоже свидания?
— Это другое, — проворчал Май. — Это не то, что твои тупые человеческие мужики.
Рита ничего не ответила. Её больше занимало смятение, что поселилось в сердце. Может быть, это и есть влюблённость?
***
Арсений заехал ровно в шесть. У него была хорошая машина, черная, натертая до блеска, что казалось невозможным в такую слякоть. Сам он одет был как будто неформально, но подчеркнуто со вкусом: дорогая рубашка без галстука, повседневные брюки и подходящие к ним туфли. Морщась от моросящего дождя, он подбежал к подъезду и взял у Риты её неизменный красный зонт.