— Я не собирался сюда возвращаться, — сказал он.
— А я не ожидала тебя увидеть, — сказала Мелани. — Я думала, ты уже уехал.
— Ну… — замялся Джош.
— Что «ну»?
— Я хотел тебя увидеть.
Мелани улыбнулась, опустив голову. Они уже дошли до пляжа и возвращались обратно к дому номер одиннадцать. Портер крепко спал в своей коляске. Они могли свернуть направо, к Шелл-стрит, но Джош предложил пойти и дальше прямо.
— Мимо сконсетской часовни? — спросила Мелани.
— Да.
Они некоторое время шли молча. Потом Джош сказал:
— Ты вернешься обратно к Питеру?
Мелани сжала губы и кивнула.
— Он мой муж. Это кое-что значит. Клятвы чего-то стоят.
— Даже несмотря на то, что он их нарушил? — спросил Джош.
— Даже несмотря на то, что он их нарушил, — сказала Мелани. — Я понимаю, что тебе, наверно, тяжело это слышать.
— Мне тяжело думать о том, что тебе могут снова причинить боль, — сказал Джош.
— Он больше не… Ну, он пообещал, что не будет…
— Если он снова это сделает, — сказал Джош, — я его убью.
Мелани прислонила голову к его плечу. Церковь была перед ними; белые ленты — следы чьей-то свадьбы — развевались на поручнях лестницы из трех каменных ступенек, что вели к главному входу.
— Ты — это лучшее, что случалось со мной, — произнесла Мелани.
Это была еще одна фраза, от которой у Джоша отняло речь. Сейчас, стоя на веранде за домом и попивая пиво, он подумал: «Да». Они были лучшими друг для друга, хотя со стороны все могло показаться иначе.
Когда открылась задняя дверь, Джош вздрогнул. Вики просунула голову и спросила:
— Джош? Как насчет ужина? Ты… — Она кивнула головой в сторону стола.
— Конечно, — ответил он. — С удовольствием.
За столом Джош сидел между Мелани и Вики. Мелани держала руку на колене у Джоша, пока Вики накладывала ему в тарелку еду. Разговор шел непринужденно: Джош слушал о рыбалке, о сайде, о боните. Затем Базз Линдон рассказал рыбацкие истории из своей молодости, а Джон Уолш поведал о рыбалке в Австралии. Разговор быстро перешел на истории об акулах, морских крокодилах и смертельно опасных медузах. Джош выпил немало вина — Тед, который сидел во главе стола, постоянно подливал ему в бокал, — и вино, вместе с пламенем свечей и рукой Мелани, незаконно лежавшей у него на колене, придавали вечеру сюрреалистический оттенок. Летом у Джоша было за этим столом свое место — но сейчас? Он вспомнил день, когда впервые увидел этих людей: «Три женщины спустились по трапу самолета».
Бренда сияла от счастья в объятиях Уолша. Нахмуренная. Однако сейчас она казалась умиротворенной и радостной. Вики — Тяжело дышавшая — по-прежнему была грустна и подавлена, хотя теперь Джош понимал почему. Лето физически изменило Вики (больше не было ее белокурых волос, и она потеряла по меньшей мере двадцать фунтов), но в ней оставалось то, что Джош определял как «материнская забота», — качество, которое сплотило их и являлось гарантией, что каждая деталь вечера учтена. Вики была клеем, который держал всех вместе. Если они ее потеряют, они распадутся, разобьются на осколки. Развалятся на части. Это, очевидно, и было причиной ее грусти: Вики понимала, как важна она для других людей, и не могла их подвести.
И, в конце концов, рядом с ним, прикасаясь к нему, сидела Соломенная Шляпка. Мелани. Ему нравилось думать, что он спас ее, но, скорее всего, все было как раз наоборот. Мелани научила Джоша таким вещам, о которых он даже не догадывался, даже не думал, что хотел о них знать. Она вернется к Питеру — этот факт был хоть и печальной, но реальностью, — и это разобьет Джошу сердце. Оно и сейчас уже практически было разбито, но разбитое сердце — вместе со всеми событиями, которые произошли сегодня, — делало его взрослее и выносливее. У Джоша была своя история; никто не мог ее у него отобрать. Чес Горда гордился бы им.
На десерт были пирог, мороженое и вино (для мужчин портвейн). Базз Линдон достал сигары. Тед взял одну, Джош отказался, и Джон Уолш тоже. Бренда сказала:
— Папа, от сигар плохо пахнет.
— Зато этот запах отгоняет насекомых, — сказал Базз Линдон.
Вики встала.
— Мне нужно… — Она погладила Блейна по голове. — Джош, ты почитаешь?
Блейн, который уже практически уснул на коленях у своей матери, оживился и воскликнул: