Мостиком между ней и городом стал рыжий Лука. Расстались они ещё в марте, по его инициативе, но в июне на выпускном она его поцеловала. И он ответил! Не ожидал, растерялся, но всё равно поцеловал.
Даже квартирные обстоятельства оказались на стороне Славки. С тех пор как у Луки родилась сестрёнка, они делили одну комнату. Он спал на раскладном кресле, а Славке досталась его кровать. Теперь они каждый день видели друг друга сонными и полуобнаженными. Если Лука смущался и норовил переодеться в ванной, то Славка беззастенчиво ловила его на спущенные с плеч бретельки и тонкие футболки без нижнего белья. Лука реагировал ярко, заливался рдеющим смущением до самых плеч и безуспешно делал вид, что ничего не происходит.
Славка действовала прямолинейно, но очень эффективно. Осталось только напомнить, как хорошо им было вместе. И желательно поторопиться, пока влюбчивый Рыжик не увлекся другой девушкой или не вспомнил свою детскую привязанность. Эта «привязанность» постоянно таскалась к ним в квартиру, якобы на уроки музыки, и бродила под окнами, привлекая внимание. Лука вздыхал, расплющивался о стекло и рьяно отрицал воскресшую любовь. Славка видела все его неловкие попытки отречься от Лили. Её мама всегда говорила – первая любовь сродни привороту. Очень тяжело от неё избавиться, следы от неё, как от ветрянки, остаются на всю жизнь.
Еще в июне Лука принял решение вернуться в Краснодар и подал документы в КубГТУ6. Его отец в приступе душевной широты предложил Славке пожить вместе с ними в их городской квартире. Всё же не чужие люди. Даже перестав быть парой, они сохранили тёплые отношения. У дружелюбного Луки друзей водилось в избытке, у Славки же был только он. В родной деревне от друзей её ограждала колдовская репутация. Даже если бы она была обычной милой девочкой, наличие в родственницах ведьмы притупляло бы желание местных с ней водиться. А приезжие о ней узнавали заранее как о местной страшилке и сторонились.
Славка не выбирала одиночество, хотя оно её и не тяготило. Но границ деревни ей было мало. Она вообще терпеть не могла границы. Вот и сбежала. Не представляя, как будет скучать по настороженной тишине леса и журчащим переливам реки.
На предложение отца Луки Славка, естественно, согласилась. Ей предстояло поступать в педагогический университет. Краснодара она не знала и не думала, где жить и как добираться до места учебы. Лука познакомил её с городом, немного приучил к трамваям и несколько раз проехал с ней до института и обратно. Почти месяц она привыкала к дыханию большого города, свыкалась с его суетливым многоголосьем и постепенно подбиралась к Луке. Его она уверила, что чувства в прошлом, но рассчитывала возродить бессмысленно оборванные отношения. Как можно так просто вычеркнуть их из памяти и вынуть из сердца? Они же были первыми друг у друга!
Славке и в голову не приходило, что ситуация, в которой она оказалась, довольно пикантная и уж точно не стандартная, пока случайно не подслушала разговор родителей Луки. Маленькая Даша как раз уснула, они притихли на кухне, видимо, думали, что Славка в птичнике, обычно в это время она уходила туда.
Андрей Викторович отхлебнул чай и задумчиво постучал пальцами по столу.
– Люсь, а они там ляльку не заделают? Будет у нас тут детский сад. С нашей Дашуней почти погодки.
Людмила Георгиевна закашлялась.
– Что? Ты думаешь, у них все серьезно? Лука говорит, что они друзья.
– Лука говорит… Лука, хоть и рыжий, все равно мужчина. В одной комнате со Славкой даже он сломается.
Какое-то время тишину нарушали только стук вилок по тарелкам.
Заскрипели ножки стула по полу.
– И что нам делать? – заволновалась Людмила Георгиевна.
– Что-что? Презервативы ему куплю. Что ещё делать. Просто, Люсь, он уже попробовал, да и пора ему по бабам ходить. Восемнадцать как-никак, а Славка на год старше. Зато, считай, под нашим присмотром, – он громогласно, но наигранно засмеялся. И тут же затих, видимо, вспомнив о спящем в соседней комнате ребенке.
– Может, не надо им в одной комнате жить?
– А где?
На несколько секунд оба замолчали, напряженно обдумывая, где добыть ещё одну комнату.
– Давай шпингалет поставим им на дверь?
– Поставь, – она вздохнула, – когда он вырасти успел? Только бегал в спущенных колготках и делал вид, что стреляет из ложки для обуви.
– Да…
– Перед соседями неудобно. Пусть лучше думают, что они пара.
– Лопатина уже окрестила их женихом и невестой. Мы можем вообще молчать, пофиг. Бабули её веское мнение обмусолили на всех скамейках.
– А, ну пусть, так даже лучше.
Славка осторожно вернулась в спальню и тихо прикрыла дверь. Для себя она отметила главное: Андрей Викторович уверен, что Лука сломается. А он, как мужчина, лучше знает своего сына. Хотя… Лука гораздо больше похож на маму и внешностью, и тонко чувствующей натурой. От папы ему досталось только умение делать широкие жесты. Пожалуй, в этом он даже обошел родителя. Славка вспомнила, как он ради неё переплыл в октябре речку. Трясущийся от холода, худой, даже жалкий, как мокрый брошенный котенок, но не сдался, доплыл до берега. Тогда Лука совершенно точно был в неё влюблен.
Андрей Викторович любил прихвастнуть охватом бицепса, набором блесен и умением распознать сто тысяч оттенков в тарахтящем двигателе. В качестве комплимента ужину он издавал громкую отрыжку, собачился через окно со склочной соседкой по прозвищу Лопата и ненавидел, когда его выкорчевывали из туалетной комнаты раньше, чем через полчаса после начала заседания. С ним было просто. Если на работе в гаражах что-то не ладилось – он раздражался и мог прицепиться к любой мелочи. Если же пребывал в хорошем расположении духа, обязательно звал на кухню порассуждать вместе с ним «за жисть» и разбавить радость пивом.
Лука избегал этих бесед, а Славка, наоборот, частенько состязалась со старшим Ларионовым в нарды. Ей нравилась не столько сама игра, сколько бросать гладкие холодные кости и пытаться предугадать комбинации. Почему-то игральные кубики вызывали в ней странную тоску. Она не могла объяснить её и понять. Но стоило коснуться их граней, как накатывала смутная печаль, похожая на память перерожденной души. Славка не задумывалась над этими ощущениями, возможно, зацепила их из чужого сна. В детстве она неосторожно приносила «монстров» из чужих кошмаров, пока не научилась защищаться.
Славка с увлечением изучала будущего свекра. Всматриваясь в лицо, искала отпечатки его желаний и страхов, всего, что ночью сплетётся в кошмар или исцеляющий сон. Обнаженное подсознание не всегда выглядело привлекательно и порой удивляло больше чем трамвай, но бродить по снам Славке никогда не надоедало.
Андрей Викторович не баловал разнообразием кошмаров, чаще всего спал так крепко, что его сны напоминали вязкий, бессюжетный туман, другое дело, мама Луки. В её сны Славка ходила как в кинозал, правда, с каждым днём сеансы становились все печальнее и мрачнее. Людмила Георгиевна тонула в чувстве вины под печальные мелодии расстроенного горящего рояля. Пока Славка не вмешивалась. Вина была вполне заслуженной. В семье никто не обсуждал её вояж налево, но о нем все знали и переживали по-разному. Как ни странно, тяжелее всех было самой «подлой изменщице».
А Лука… он солнце, и этим все сказано. Славка мечтательно улыбнулась, вспоминая их встречи у маслобойни, крохи украденной на бегу нежности и единственную ночь в доме его тети. Знойное солнышко, ласковое.
Жаль, что его маме она не нравится. Хотя ей сейчас вообще никто не нужен, кроме Даши. Наверное, это нормальное состояние для женщины меньше чем через месяц после родов. Мир Людмилы Георгиевны замкнулся на дочке, стал её спасением от самой себя. Она не выглядела счастливой, напоминала треснутый бокал без пары. Пока никто не додумался плеснуть в этот бокал кипяток, и она держалась за реальность пеленками, бутылочками и детскими болячками.