Пока Семья Луки проживала собственную трагедию, Славка знакомилась с городом и наблюдала. Мама учила её смотреть глубже, не делать поспешных выводов и выуживать суть. Но вспыльчивая и порывистая Славка пока не научилась даже обуздывать собственные эмоции, чего уж говорить о выдержке и терпении.
Как ни странно, ритм города совпал с её собственным. Родная деревня отгородилась от мира петлёй реки, рядами подсолнухов и местными жутковатыми легендами. За руслом Капиляпы жизнь текла в несколько раз быстрее. Но люди везде были одинаковыми, и руководили ими те же слабости и желания.
Лука скормил Славке столько живописных рассказов о Краснодаре, что она, не раздумывая, ринулась навстречу приключениям. Вдохновленная, смелая, беззащитная и босая. Пришлось немного изменить свои привычки, как минимум приучиться к обуви.
Людмила Георгиевна не изображала радость от присутствия в их квартире бывшей девушки сына. Да и для Славки не было секретом, что она её откровенно побаивается. В отличие от Андрея Викторовича, она верила слухам о её ведьмовской родословной и на всякий случай раскопала на дне шкатулки серебряный крестик.
Ещё в августе, до рождения Дашки, с громким треском провалились три попытки окультурить дикую Славку. Та наотрез отказалась расстаться с любимыми платьями, привезенными из Старолисовской. Они достались ей от мамы, приятно ласкали кожу натуральными тканями и не стесняли движений. Немодные, некоторые поношенные, в основном не по размеру свободные. Лука назвал их винтажной красотой, а склочная соседка – цыганской гуманитарной помощью.
Чуть тише провалилась попытка украсить Славку с косметикой. На защиту Славкиных естественных бровей и ресниц встал Лука. Людмила Георгиевна отступила без боя. Красить и без того яркую внешность не имело смысла, грозя превратить жертву моды в клоуна. Природа и без того расщедрилась на краски для Славки, особенно не пожалела чёрную.
С маникюром Славка тоже не подружилась, в принципе, эта затея с самого начала была обречена на провал. Славка грызла ногти. Так она боролась с волнением, а иногда со скукой. Вот и новенький алый маникюр съела в первую же встречу с шумным лифтом в торговом центре. Пришлось спрятать руки от мамы Луки, чтобы не дать лишнего повода для печального вздоха и брезгливого взгляда. А в августе Славка нарвалась на нравоучительную беседу. Вкуснейшие грецкие орехи оставили на пальцах несмываемые коричневые пятна.
Славка лопала их каждый год, сидя прямо на дереве. Расковыривала крепкими ногтями зеленую кожуру и доставала молодую мякоть. К сентябрю следы орехового пиршества постепенно смывались и абсолютно не беспокоили. Не грязь же и не кровь. Подумаешь, орехи! Но Людмила Георгиевна думала иначе. Никак не могла принять и понять наплевательское отношение Славки к собственной внешности и постоянно повторяла: «Мирослава, ты же девочка. Так нельзя».
Раньше никто не говорил Славке «нельзя». Она росла не просто свободной, а вольной. Избалованной теплыми ветрами, зачарованным лесом и всё позволяющей мамой.
После реакции Людмилы Георгиевны Славка опасалась идти на консультацию к учительнице Луки. Малика Андреевна взялась подготовить её к собеседованию – обязательному этапу поступления на факультет биологии. Декан не доверял результатам ЕГЭ и по старинке общался с абитуриентами самостоятельно. Прощупывал уровень знаний и умение рассуждать. На поступление это не влияло, а вот на его отношение – ещё как.
Лука привел Славку к дверям квартиры, перепоручил учительнице и оставил их наедине. Славка сцепила руки в замок и насупилась, ожидала очередной поучительной беседы о том, что можно и нельзя. Не дождалась. Малика Андреевна махнула деревянной лопаткой, предлагая входить, и вернулась на кухню.
– Сейчас Эдьке котлеты дожарю и будем грызть кору науки.
Славка прошла в комнату, мало похожую на уютное гнездышко Ларионовых. Словно сюда недавно въехали, мебель вся разная, занавесок нет, да и подоконник, судя по всему, использовался как место для сидения. Тут даже подушки лежали, хорошенько продавленные. Чисто, но не захламлено и немного безлико. Лука говорил, что незамужняя учительница не одинока и мужчина её не абы кто, а олимпийский чемпион Камарицкий.
Славка приметила на подоконнике потрепанную колоду карт и едва не пропустила мимо ушей вопрос:
– Есть хочешь?
– Нет. Котлеты не люблю.
– Я тоже. Но Эдька хищник, любит мясо.
Славка отодвинула стул и оглядела стол, заваленный книгами и тетрадями. Малика Андреевна перехватила её взгляд.
– Мои конспекты. Правда, столетней давности, – она достала горячие котлеты на тарелку, отправила на сковороду новую партию. – С Лукой все понятно, он мой ученик, но с тобой давай на «ты» и без отчества. Мне так удобнее.
– Хорошо, – легко согласилась Славка. Малика с трудом тянула на звание учительницы, невысокая, взлохмаченная, в растянутой футболке и свободных мужских шортах. На двадцать семь лет она точно не выглядела, а со спины могла сойти и за подростка. Причем хулиганистого и неформального.
Пролистав ближайшую тетрадь, Славка раскрыла её на изображении человеческого скелета и удержала страницу ладонью. Увидев потемневшие от орехового сока пальцы, напряжённо застыла и подняла взгляд. Малика тоже смотрела на её руку, но не гадливо, а с задумчивой ностальгией.
– О, руки негра.
Славка вздрогнула, эта фраза прозвучала знакомо и почему-то болезненно. Малика не заметила её растерянности, уточнила:
– Орехи?
– Ага. Зелёные.
– Я лимоном отмывала. Хотя мало помогало, немного бледнело, и всё.
Славка не пробовала отмывать, но на всякий случай запомнила совет.
– Само пройдёт.
– Пройдёт недели через две. Почему биофак?
Славка пожала плечами, широкий цветастый рукав съехал вниз, оголяя острую ключицу и тонкую руку.
– Лука придумал. Говорит, это моё.
Малика хмыкнула.
– Лука, значит. Друг?
– Нет. Я его люблю.
Малика дернула бровью и широко улыбнулась, демонстрируя крупные передние зубы. Эта черта добавляла её лицу детскости, окончательно стирая границу в возрасте.
– Ты же из этой самой деревни, Старолисовской, затерянной в беспроглядной чащобе? Он говорил, у вас там лес реликтовый, развалины поместья, древний музей, полный дворянского барахла, и самая настоящая ведьма. Зофья, кажется. Страховидно, наверное, то еще. Ты с ней знакома? Правда колдует?
– Колдует. Ещё как, – усмехнулась Славка и, предупреждая вопрос, добавила: – Это моя мама.
Малика на секунду застыла, а потом громко рассмеялась.
– Ну конечно! Как говорится, язык мой – зараза такая.
Славка улыбнулась, её удивило, что Малика не смутилась. Легко приняла свою оплошность. Даже радостно села в лужу.
– Она колдует и гадает, но может отказать.
– А ты колдуешь?
– Я не ведьма, – Славка на секунду замялась и кивнула в сторону подоконника, – даже карты не умею читать.
Малика верно поняла её взгляд.
– А я умею. Хочу с твоей мамой познакомиться. Ещё в июне собиралась в ваши края, Эдька все со своим чемпионатом, все планы мне перепутал. Самшиты хочу поглядеть и заводи с лотосами. Что там у вас ещё есть?
– Призраки, мерцающие тропинки и пироги с голубями и крапивой.
Малика сощурилась, пытаясь понять, шутит Славка или нет. Но та не улыбалась, глядела пристально, не мигая.
Малика выдержала её пронзительный взгляд.
– Тем более нужно ехать, пока всех голубей не сожрали.
Занимались они до прихода того самого Эдьки, оказавшегося по паспорту Кириллом. Он поймал по-обезьяньи прыгнувшую на него Малику и поверх её макушки поздоровался со Славкой.
– Привет.