– Крис… что за имя такое? Иноземное, нечеловечье. Весь в эту вертихвостку прости господи, Тоню твою. Говорила я, ничего хорошего из вашей женитьбы не выйдет.
Крис подскочил, возмущённо и шумно выдохнул. Думал, папа начнёт спорить, но тот почти спокойно согласился:
– Ну, не вышло. Но мы старались. Да и девки у нас хорошие получились.
Крис снова затих, подобрался к самому окну, ждал, что папа про него тоже сейчас добавит, но Григорий Николаевич сказал всё, что планировал.
Послышалась возня, Крис отпрянул от открытого окна и скривился. Потянуло непривычным запахом, солоноватым, насыщенным и металлическим.
Снова заговорила бабушка:
– Уже обед, а он дрыхнет. Хорош помощничек. Ладно, оставляй. Но я его обслуживать не буду. Большой уже, пусть все сам делает.
– Хорошо, заберу его, наверное, в конце июля.
– Ты же сказал месяц!
– Ну, может, немного больше. Ладно, я поехал. Зайду с ним попрощаюсь. Он, вообще-то, большой любитель поспать.
Крис отошёл от окна. Едва лёг в кровать, как послышался скрип половиц. Он нарочно накрылся покрывалом и отвернулся лицом к стене. Открылась дверь, прошуршали шаги, намеренно приглушенные. Григорий Николаевич на несколько секунд остановился.
– Кристиан? Ты спишь?
Крис не спал, из последних сил сдерживал всхлипы, в глазах щипало от обиды и злости. Отец постоял ещё немного, погладил его по плечу и по растрёпанным волосам, ещё влажным и теплым после сна. Больше не звал и даже не тормошил. Видимо, решил не будить. Снова послышались шаги, в обратную сторону. Крис не успел определиться, стоит ли вообще выходить и прощаться с папой, как раздался звук двигателя. Всё уже решили за него.
Крис вскочил, отбросив покрывало прямо на пол. Сначала ринулся к двери, но потом замер и даже оттолкнул приоткрытую створку. Кинулся к окну, но и там застыл в нерешительности. Кого звать? Зачем? Папа уже уехал, явно торопился, чтобы не пришлось объясняться или, ещё хуже, отбиваться от просьб не оставлять его в деревне. Если бы Крис и выбежал на улицу, то стоял бы на дороге, глотая клубы пыли вперемешку со слезами. Он так ярко представил себе эту картину, что едва не расплакался. Снова нахлынула жгучая обида. Хотелось реветь и топать ногами, как в детстве. Да только пожалеть его было некому.
Он снова вернулся на кровать и накрылся с головой. Лежал долго, прислушивался к шагам и шорохам. Бабушка не торопилась его будить, словно вообще забыла о его существовании. А как же завтрак? Живот снова свело голодной судорогой.
Он встал, стянул с себя помятую одежду и вынул свежую рубашку из сумки. Она тоже слегка измялась, но пахла приятно.
Приоткрыв дверь, тихо позвал:
– Бабушка… Люба? – он запнулся. Язык сопротивлялся, не хотел называть эту странную и неприятную женщину «бабушкой», но и «бабой» не позволяло воспитание.
Дом ответил тишиной. Крис уже смелее вышел из комнаты и сразу же направился в кухню. То, что его никто не будет кормить обедом из трёх блюд, он уже понял, но, видимо, и завтрак он должен добыть самостоятельно. Первым делом он нашел кран, умылся, почистил зубы, пригладил торчащие во все стороны волосы. Мама хвалила его за чистоплотность и ставила в пример безалаберным вечно взлохмаченным сестрам. Его привычку менять одежду, едва там появлялось крохотное пятнышко, и постоянно купаться папа называл пижонством. Крис не особенно понимал, что это значит, но, судя по интонации, ничего хорошего.
В холодильнике он нашёл кусок сала, целую чашку сырых яиц и алюминиевую кастрюлю с гречкой. На столе у окна обнаружилась литровая банка с пышным пучком укропа и накрытый марлей кусок жёлтого сыра. Он с тоской вспомнил румяные оладьи на завтрак и дымящуюся миску горячей овсянки с клубничным вареньем. Гречку он проигнорировал, отрезал кусок сыра и запил тёплой водой из чайника.
Шагов Крис не услышал, чуть не выронил кружку, когда за его спиной раздался голос:
– Чем они тебя кормили? Снеговик какой-то.
Крис развернулся, увидел бабу Любу и невольно отступил. Очень уж недружелюбным показался её взгляд. Да она и не скрывала, что его присутствие ей в тягость и совсем не радует.
– Доброе утро.
Она поставила на пол ведро, полное пупырчатых мелких огурцов.
– День уже. Не кусочничай, ешь гречку.
– Я не люблю гречку.
– Твои проблемы. Два дня у нас будет гречка. Если хочешь что-то другое, готовь сам. Мне некогда.
– Я не умею готовить.
Баба Люба не произнесла, но Крис словно прочитал по лицу её любимую фразу «это твои проблемы».
– Огурцы не трогай, это на закатку. Собери клубнику. Чашку возьмёшь у сарая. – Она на секунду задумалась и добавила: – Вечером в лес не лезь, заблудишься. Если увидишь Маугли, шугани как следует. Нечего у меня курей воровать!
Посчитав инструкции исчерпывающими, она снова ушла. Крис так и остался стоять со ртом, полным вопросов. Он не знал, куда направилась баба Люба, возможно, на работу. По дороге в ссылку папа рассказывал, где она работает и кем, но Крис был слишком занят своей злостью, многое пропустил мимо ушей. Кто такой Маугли и где взять чашку?
Съев ещё один кусок сыра, он вымыл огурец и вышел во двор. Обойдя дом, убедился, что забора как такового нет. Есть калитка с деревянной крышей и невысокий штакетник со стороны дороги, а дальше только хаотично разбросанные хозяйственные постройки и деревья. Много деревьев, плавно перетекающих в прореженный лес из шелковицы и акации. Вчера, когда они ехали по кривым улицам, встречались дома вообще без заборов. Это было так странно и непривычно. Местные деревенские не пытались отгородиться от соседей и не прятались. Хотя обильная растительность и без заборов прекрасно справлялась с маскировкой.
Раскидистую черешню на задней части двора опоясывала кривая сетка-рабица. Крис удивился неуместному ограждению, но быстро понял причину. В тени дерева сновали юркие мохнатые зверушки. Крис насчитал около пятнадцати взрослых кроликов и выводок разноцветной малышни. Они зарывались в норы и хрустели капустными листами. Не таились, с любопытством поглядывали в сторону Криса. Он зачарованно наблюдал за самыми мелкими крольчатами, напоминающими котят. Интересно, разрешит баба Люба их погладить? В их школе в уголке натуралиста тоже был кролик, замученный любвеобильной малышнёй, а потому вечно сонный и ленивый. Но за возможность его потискать шли нешуточные бои. А тут ничейные юркие зайчата. Тискай – не хочу!
Крис обернулся и печально вздохнул. У кроличьей загородки начинались грядки с клубникой, справа их подпирала сетка птичника. Клубничные ряды терялись в зарослях крапивы, на удивление высокой, практически древовидной. Видимо, бабушке она не мешала, или же она её нарочно разводила в таких количествах. Собирать клубнику у кусачих кустов он точно не будет, щупал их как-то в детстве, остались не самые приятные впечатления и пупырчатые последствия.
Клубника его удивила. Из-под листьев выглядывали пухлые розовые и красные ягоды, но большая часть успешно пряталась в пышной зелени. Он, конечно, знал, как она растёт, не в пустыне родился, но раньше не приходилось собирать. Обычно мама покупала аккуратные лукошки на рынке, любезно кем-то собранные. Судя по размеру плантации, он тут застрянет надолго.
Зажав огурец во рту, Крис закатал рукава белой рубашки и туже затянул ремень на брюках. Может, когда он соберёт ягоды, баба Люба подобреет и сделает вареников или пирожков с клубникой? У бабушки Веры они хорошо получались. Он направился к уличному крану и принялся перебирать стопку старых алюминиевых чашек. То и дело поглядывал на оцинкованный таз с розовой мутной водой, стоящий чуть в стороне. Над ним вились крупные мухи. Крис принюхался, из-за сарая немного тянуло мертвечиной, но он там уже бродил и ничего, что могло бы так вонять, не обнаружил. На всякий случай проговорил:
– Плюнь три раза, не моя зараза, не папина, не мамина, не всех моих родных.
Выбрав самую новую на вид чашку, нехотя поплёлся к клубничным грядкам. Рядки спутались усами и затянули междурядья молодыми побегами. Первые ягоды Крис съел, предварительно вымыв под уличным краном. Есть всё равно хотелось, и чем больше он об этом думал, тем больше урчал недовольный живот.