Выбрать главу

— Это Косич, — сказал Тиджанич, узнав местного жителя по походке.

Тот выслушал главаря, а затем указал на одну из улиц, ведущих с площади.

— Он объясняет им, где жил Сулейман, — догадался Рив и повернулся к Филиповичу. — Оставайся здесь и наблюдай. Кто-нибудь из нас вернется за тобой, когда управимся. 

Остальные четверо, торопливо сбежав по ступеням, выскочили из дома на пустую улицу.

Дом Сулеймана находился на полдороге к разрушенному замку на холме, и они добрались туда за считанные минуты. 

Большой дом был пуст. Возможно, Сулейман что-то предчувствовал и увел семью, а может, его домочадцы находились на площади, став свидетелями его смерти. Рив и его люди вошли через незапертый парадный вход и заняли позиции за колоннами между холлом и гостиной. 

Сербы прибыли пятью минутами позже. Их было трое и они пребывали в прекрасном расположении духа, смеясь и горланя песни. В руках у них были открытые бутылки, из которых при резких движениях расплескивалось пиво. 

— Мне кажется, женщины прячутся наверху, — сказал один. 

— Спускайтесь, милашки! — закричал другой. 

Рив и его люди одновременно появились из засады и открыли огонь из «Калашниковых». Трое сербов, роняя бутылки, задергались в танце смерти. 

Тиджанич, подойдя к телам и убедившись, что все сербы мертвы, собрал оружие.

— Отдам Жукичу и его парням, — сказал он.

— Трое уже пришли, — заключил Рив. — Двадцать четыре пусть еще походят.

1

— Папочка, ну помоги же! — не выдержала Мари. 

Мольба дочери вернула Джеми Дохерти к делам земным. Шестилетняя Мари старательно пыталась упаковать подарок, выбранный ею для маленького брата, и, того гляди, могла запутаться в липкой ленте. 

— О’кей, — сказал он, стараясь освободить девочку.

Мысли его вернулись к жене, которая в то же самое время занималась тем же самым с четырехлетним Рикардо. Рождество для Исабель всегда было временем неудачным, по крайней мере последние восемнадцать лет. Святки 1975 года она провела в заточении в подземельях и пыточных камерах военно-морского технического училища в предместьях Буэнос-Айреса, и хотя физические раны уже давно исцелились, духовные все еще давали о себе знать. 

Он вспомнил, как познакомился с будущей женой в вестибюле гостиницы в Рио-Галльегос. Фолклендская война была в самом разгаре, и вечером этого дня войска высадились у Сан-Карлоса. Он возглавлял разведывательно-патрульную группу САС, а она была британским агентом, предавшим свою родину из-за ненависти к хунте, убивавшей и мучившей ее друзей, а саму ее отправившей в изгнание. Так, сражаясь плечом к плечу, они дошли, перевалив через горы, до Чили. 

Более десяти лет прошло с того дня, и почти столько же они были женаты. Поначалу Дохерти полагал, что их взаимная любовь исцелит и ее память, и его боль от потери первой жены, но постепенно ему стало ясно, что, несмотря на сильную любовь к нему и к детям, что-то внутри ее уже никогда не восстановится. Постоянно нося в себе эту боль, она уже не сможет избавиться от воспоминаний, от того, что узнала, как жестоко человеческие существа могут обращаться друг с другом. 

Дохерти потолковал об этом со своим старым другом Лиэмом Макколлом; тот, хотя и не знал Исабель, несколько раз беседовал с постоянным советником САС. Так вот и ушедший на покой священник — сам Лиэм, в конце концов пришел к выводу, что разговаривать с ней на эту тему можно и можно рассчитывать, что это делу не повредит, но тем не менее ему, Дохерти, придется примириться с тем, что некоторые раны не исцеляются. 

Он пытался с ней разговаривать. «В конце концов, — убеждал он себя, — не так уж мало довелось повидать смертей и жестокости за свою военную карьеру: покидало от Омана до Гватемалы». «Это совсем другое дело», — сказала она. Природа исполнена смерти и видимости жестокости. Ей же пришлось увидеть то, что присуще лишь человеку — маску зла. Ему этого видеть не довелось, и она надеялась, что не доведется. Эго почему-то отдалило их друг от друга. Нет, образовалась не трещина — они ведь не конфликтовали, — а просто дистанция. У него было такое ощущение, словно он в чем-то не оправдал ее надежд. Он понимал, что смешно так думать. Но это ощущение жило в нем. 

— Папочка! — воскликнула выведенная из себя Мари. — Не отвлекайся!

Дохерти улыбнулся ей.

— Извини, — сказал он. — Я задумался о мамочке.

Дочка, в свою очередь, сама задумалась над этим объяснением, глядя в пространство голубыми глазами, которые так необыкновенно контрастировали со смуглой кожей, доставшейся ей в наследство от матери.