А это не сулило группе ничего хорошего, впрочем, зависело все от самого Дамы, от того, как он сам управится с собой.
Подобно любой приличной футбольной команде, группа сасовцев была не просто набором людей. И командиру такой группы важно верить в то, что такой коллектив — нечто большее, чем просто сумма людей. Конечно, у него не было такой подготовки, как у какого-нибудь клинического психиатра, но он все же умел разбираться в людях.
— Долго еще, босс? — спросил Клинок.
Дохерти посмотрел на часы.
— Пилот сказал, что лететь пятьдесят с лишним минут, а мы в воздухе уже сорок одну. Но они скажут нам, когда пристегнуться.
— А что, эта штука, «Ке Сан», дело скверное?
— Не хуже, чем взлет на космическом «шаттле», я бы сказал.
— Господи, помилуй! Не хватало еще, чтобы мы рухнули в это чертово море.
Дохерти улыбнулся, вспомнив выражение безмятежности на лице Клинка, когда десять лет назад судно вытаскивало их из волн Атлантики. В той миссии лондонец большую часть времени проводил за выдумыванием различных шуток и приколов; лично Дохерти нравился такой его афоризм: «Время терпит старого дурака». Клинок и теперь казался полон всяких остроумных выдумок, только они почему-то становились все мрачнее. Может быть, от возраста, в лучшем понимании этого слова. Нет, остроумия он нисколько не потерял — переход на испанский язык в ресторане был просто блестящей находкой...
— Ну-с, джентльмены, пора писать завещания, — сказал пилот, появляясь между рядами клетей с продуктами. — Все пристегнулись, как и подобает послушным мальчикам? Нам совершенно ни к чему, чтобы вы тут мотались внутри самолета и все пачкали кровью. Хорошо. — Он повернулся. — На земле будем через пять минут, — бросил он через плечо. — Так или иначе.
— Обожаю я этих гребаных летунов, — проворчал Клинок.
— Не удивляйтесь, если ощутите, как дно желудка прижимается к черепу, — сказал им Дохерти, и едва слова эти сорвались с его уст, как действительность начала подтверждать их правоту. С выворачивающей кишки внезапностью самолет вдруг перестал лететь и начал падать, словно ему оторвали крылья или все четыре двигателя одновременно приказали долго жить. Через несколько секунд сасовцы ощутили легкость от наступающего чувства невесомости, а в головах, как описал бы Дохерти, «не хватало воздуху для дыхания». «Вот так в космосе летают», — подумал он. И в тот самый момент, когда тело уже приспособилось существовать без тяжести плоти, самолет взревел, как дикий осел, и Дохерти ощутил, что желудок опустился в пятки. В течение этих двух бесконечно длинных секунд он был на грани потери сознания.
С сильным толчком колеса ударили о посадочную полосу. Несколько минут спустя «геркулес» помчался вперед со скоростью пули, так, во всяком случае, показалось сидящим внутри людям, и они уже ярко представляли себе груду искореженного металла вместо самолета.
Снаружи послышался отдаленный громкий взрыв. Затем другой, много ближе.
Они посмотрели друг на друга.
— Добро пожаловать в Боснию, — сказал Клинок.
Последующие две или три минуты, пока они находились в брюхе катящегося самолета, грохот артиллерийских разрывов заглушал звуки моторов. Сасовцы не могли выглянуть наружу, не могли определить, насколько близко падают снаряды, да и все равно ничего не могли поделать.
— У всех все о’кей? — спросил Дохерти. Сам он ощущал себя так, словно его за шкирку поднял гигант и хорошенько встряхнул.
Все сказали, что все хорошо.
Грохочущий «геркулес» остановился, и в проходе между клетей вынырнула голова пилота.
— Путешествие закончено, — объявил он чуть ли не похоронным тоном. — И у меня такое ощущение, парни, что вы не готовы помочь нам с выгрузкой этой прелести, — сказал он, когда медленно начала открываться хвостовая аппарель.
— Извини, дела прежде всего, — сказал Дохерти, всматриваясь в появляющуюся в поле зрения стену здания аэропорта. Земля казалась покрытой лишь легким слоем снега, но громоздящиеся по сторонам огромные сугробы свидетельствовали о прошедших снегопадах. Воздух был холодным и влажным.
— А это вход для прибывших иностранцев, — насмешливо сказал летчик, указывая на одинокую красную дверь с надписью «Выхода нет» на английском языке.