— За сколько туда можно добраться? — спросил Дохерти. — Не попадаясь на глаза неприятелю, — добавил он.
Хаджриджа задумалась. Если они смогут незамеченными проникнуть сквозь сербскую линию фронта — большое «если», учитывая скудость знаний о сербских позициях, — то доберутся до города часа за четыре, за пять. Однако, продолжила она, размышляя вслух, если не удастся извлечь оттуда Нену без переполоха, то сербы будут поджидать их на обратном пути.
— Мы не собираемся в обратный путь, — сказал Дохерти. — Мы направимся прямиком в Завик.
— Но как же мы сможем оставить там остальных женщин? — спросила Хаджриджа.
Это был невозможный вопрос.
— Я не знаю, — сказал Дохерти. — Я даже не знаю, стоит ли нам вообще думать о Вогоске. — Он посмотрел на остальных, затем вновь обратился к Хаджридже: — Ты только что сказала «мы». Ты собираешься пойти с нами в качестве проводника?
— Разумеется, она же моя лучшая подруга. Я еще попрошу пойти с нами хороших людей. Сколько нужно? Шесть человек? Десять? Двадцать?
— Постой, — сказал Дохерти, поднимая руку. — Она и мой друг, но тут с нами садят трое нечестивцев, которые и в глаза не видели Нену Рив. Я хочу знать их мнение по поводу предлагаемого путешествия. В тот момент, как мы вступим в бой с какими-нибудь местными силами, мы автоматически выходим за пределы данных нам инструкций. Более того, мы просто отклоняемся от нашей задачи заставить Джона Рива прекратить его деятельность. Не говоря уж о том, что просто рискуем своими головами в стране, почти абсолютно нам незнакомой.
— Я так понимаю, босс, — сказал Клинок, — что мы должны добраться до Завика. И это означает, что мы должны покинуть этот город. Но ведь никто нам не говорил, каким путем мы должны туда добираться. И мне больше улыбается испытать удачу с разбойниками Хаджриджи, нежели с неведомым человеком, которого откопал этот холуй из МИ6. Ну а если по дороге в Завик мы совершим какое-нибудь доброе дело, пусть оно зачтется как премиальные.
— Ах ты, старый хитрец! Крис?
— Присоединяюсь.
— Дама?
— Считайте меня в доле.
— О’кей.
Дохерти обратился к Хаджридже:
— Я думаю, десять человек как раз то, что нужно, так что если найдешь четверых или пятерых мужчин — мужчин, способных двигаться бесшумно и не впадающих в панику при виде кроликов, — было бы идеально.
Хаджриджа усмехнулась.
— Вы хотели бы с ними побеседовать? — спросила она.
— Нет...
— Зато они могут захотеть, — сказала она, направляясь к двери. — Я вернусь вечером, — добавила не оборачиваясь.
8
Вся десятка была в сборе. Сидели в ожидании в комнате четырехэтажного заброшенного здания, по очереди посматривая в прибор ночного видения на десятиэтажную башню в полумиле отсюда. Таких башен в отдалении стояло шесть штук, и со своей наблюдательной позиции люди воспринимали их как сборище гигантских кеглей. Три башни на заднем плане заглядывали через плечи двух посредине, а эти две возвышались над стоящей впереди одиночкой.
Изредка то тут, то там вспыхивал свет огоньков в нижних этажах зданий. Здесь жили или самые упрямые из постоянных жителей, или беженцы, или те, кому некуда было пойти. В верхних же света не было — их занимали только снайперы. Мужчина или женщина, неважно, но нужный им снайпер находился на одном из этих шести зданий, выжидая своего часа.
Последней жертвой этого снайпера стала четырнадцатилетняя девочка. Она возвращалась домой с хлебом для семьи, когда пуля «дум-дум» разорвала ее почти пополам. Четвертый ребенок, погибший в этих местах. На подразделение, в котором служила Хаджриджа, была возложена задача покончить с этим снайпером, и вот теперь эти иностранные «суперсолдаты» должны были показать, на что они способны.
Пять мужчин, членов подразделения, хоть и держались дружески, но некий скепсис проглядывал в их отношении к разрекламированному мастерству чужаков.
Всем пятерым было за двадцать, и, как большинство собравшихся вместе боснийцев, они представляли из себя разношерстную компанию. Двое выглядели типичными мусульманскими партизанами: Кал так и их предводитель Хаджич темноволосые, усатые, с заросшими щетиной подбородками. И в то же время Абдулагу был потрясающе светловолос и запросто сошел бы за скандинава. Беган и Людинович были голубоглазые и с каштановыми волосами. Но объединял всех неопрятный внешний вид, покрасневшие от усталости глаза и боевой дух.