Из дома они вышли в 22.00, прошли по дороге, ведущей в Нагоре во, несколько сот ярдов, а затем свернули на тропинку, бегущую вверх по склону. Гребень холма находился в пятистах ярдах над ними. Там же располагались позиции сербской артиллерии, продолжавшей обстреливать то, что еще оставалось от Сараева.
Существовало предположение, что вокруг города расположены несколько замкнутых колец войск, не дающих ни проникать в город людям и продуктам, ни покидать его, но мнения о том, насколько плотен этот кордон, в Сараеве разделялись. Хаджич безрадостно смотрел на возможность удачно пройти сквозь линии сербских войск, не встревожив врага, и уповал лишь на бесшумные МР5.
Дохерти придерживался иной точки зрения. Опыт подсказывал ему, что зачастую такие кордоны существуют лишь в воображении, и требуются не столь уж большие усилия, чтобы развеять фальшивые представления об их неприступности. Исторически сложилось так, что в большинстве случаев просто разыгрывались роли осаждаемых и осаждающих, с тем чтобы создать впечатление, что никто не может проникнуть через разделяющую их линию. «Находящиеся наверху сербы и помыслить не могли, — думал Дохерти, — что кто-то решится предпринять попытку, на которую решился этот отряд из десяти человек. И, следовательно, сербы не отрядили соответствующие силы для предотвращения подобных попыток».
А может, ему это так представляется. По крайней мере они находились в движении, на правильном курсе и подальше от Сараева. Накануне вечером в баре гостиницы он разговорился с журналистом-шотландцем. Мужик, лет сорока пяти на вид, был блаженно пьян, и большая часть разговора касалась пустяков, типа поражений «Селтика». Но, как затянутое тучами небо изредка прорезается лучами солнца, так и их безмятежный разговор прерывался порой высказываниями, вызванными отчаянием.
— Говори что хочешь, — сказал журналист, — но если что и умерло в этом веке, так это вера в то, что человечество хоть чему-нибудь да научилось.
Дохерти хотел было не согласиться, но не нашел, что возразить. Вот и сейчас у него не было веских аргументов, когда он карабкался вверх по темной тропе вслед за Хаджичем и Хаджриджой, И вместе с этим пониманием возник следующий вопрос: если мир оказался в луже дерьма, из которой не выбраться, то ради чего же он, Дохерти, рискует жизнью?
Ради друга? Он любил Рива, но не стольким был обязан ему, чтобы забыть об ответственности перед Исабель и детьми.
Воинский долг? Он его уже выполнил с лих
не был верховным жрецом. Нет, все-таки он взялся за это дело по привычке. И из любопытства. И теперь начинал подумывать, не было ли это самым глупым решением в его жизни.
Идущий вслед за ним и двумя боснийцами Крис не думал о том, что ждет впереди. Он вообще редко задумывался над этим. Он так понимал, что надо идти по жизни, открывать встречающиеся двери, а там уже разбираться с тем, что ждет за ними. А он любил открывать их. Разумеется, всегда оставался риск открыть не ту дверь, как это случилось с погибшими в Колумбии Эдди и Андерсоном, но тут уж судьба. Понимая, что в этом было нечто, объединяющее их с Эдди, он мог наплевать на те многочисленные разногласия, что их разъединяли.
Эдди нравились такие моменты, когда предстояло двигаться по горам почти в полной темноте, прислушиваясь к каждому звуку, жить каждой минутой такой жизни. Как и Крису. Ему нравилась даже сама мысль о том, что каждый раз он оказывается в месте, где еще никогда не бывал. Пусть даже таковым местом является и этот невероятный город Сараево. Чертовски трагический, конечно, но очаровательный. Выглядел он совсем не так, как представлял себе Крис, да, впрочем, ни один город никогда не соответствовал картине, нарисованной его воображением.
Единственное, о чем он сожалел, — о нехватке времени в этой операции для наблюдения за птицами, да и мало их тут было. У Сплита — обычные прибрежные виды Средиземноморья, а уж в Сараеве он и того не видел. «А вот это уже свидетельствует об их разуме, — подумал Крис. — Ну какая же птица в здравом уме захочет зимовать в городе, подвергающемся непрестанному артиллерийскому обстрелу? Хотя, коли они двинулись к Завику, кто знает, что удастся увидеть? Может быть, даже орла Бонелли?»