Дэвис заказал себе двойной эль и пристроился в кабинке, показавшейся ему более уединенной. За ближайшим столиком группа юнцов с прическами панков спорили о каком-то Фуко, о котором Дэвису не доводилось слышать. Причем из их разговора он так и не мог понять, кто же это — футболист, философ или режиссер. «Какие же они молодые», — подумал он.
Было без десяти девять. Дэвис попытался сформулировать, что сказать Дохерти, но вскоре отказался от этой попытки. Будет лучше и натуральнее, если заговорить экспромтом. Такую работу ему никому не хотелось бы предлагать, и уж в последнюю очередь Дохерти, у которого дети и жена.
Но выбора не было. Придется просить его. И, может быть, у Дохерти хватит здравого смысла отказаться.
Впрочем, сомнительно. У него у самого не всегда хватало здравого смысла, несмотря на собственных детей и жену.
— Привет, босс, — сказал Дохерти, появляясь за плечом и похлопывая его по спине. Боссом было принято в САС называть старшего офицера. — Что будешь пить?
— Э нет, я угощаю, — сказал Дэвис, поднимаясь. — Тебе чего?
— Пожалуй, пинта ирландского портера будет в самый раз, — сказал Дохерти. Он уселся и обвел взглядом полупустой паб, народу в котором было все-таки больше, чем ему бы хотелось. «И почему он предпочитает именно этот паб?» — спросил он сам себя. Из-за этого телевизора, по которому он видел отплытие воинского контингента на Фолкленды из портсмутской гавани? Из-за той первой шлюхи, которую он подцепил здесь, вернувшись из Мексики? В этом месте всегда пахло дурными предзнаменованиями. В той угловой кабинке они с Лиэмом обильно заливали свою печаль в тот день, когда Далглиш переехал играть за Ливерпуль.
Вернулся Дэвис с черным напитком. Дохерти всегда уважал этого мужчину как солдата, но что бывает редко, еще и как человека. От Дэвиса исходила какая-то трогательная человеческая печаль.
— Так что тебя заставило проделать путь до Глазго? — спросил Дохерти.
Дэвис скривился.
— Чувство долга, должно быть. — Он отпил эля. — В общем, я думаю, нет смысла ходить вокруг да около. Когда ты последний раз слышал о Джоне Риве?
— Да, наверное, с год назад. Он прислал нам рождественскую открытку из Зимбабве — это было с месяц после того, как его направили туда, — а потом еще коротенькое письмецо, и больше ничего. Мы-то оба не любители переписываться, обычно Нена и Исабель этим занимались... А что, Джон...
— Ты ведь был шафером на его свадьбе, не так ли?
— А он — на моей. И что из этого?
— Джона Рива уже восемь месяцев как нет в Зимбабве. Он находится в Боснии.
Дохерти осторожно опустил кружку и стал ждать продолжения.
— Мы полагаем, случилось следующее, — продолжил Дэвис. — Похоже, у Рива и его жены в Зимбабве наступила не лучшая полоса в их взаимоотношениях. Может быть, дело дошло и до разрыва, — добавил он тоном человека, которому пришлось познать и этот опыт человеческого общения. — Но, как бы там ни было, она оставила его и уехала туда, откуда родом, то есть в Югославию. А как они познакомились, тебе известно?
— В Германии, — сказал Дохерти. — Нена работала по приглашению в Оснабрюке, куда получил назначение и Рив. Обучаясь на доктора, она работала там медсестрой. — Перед его мысленным взором предстала Нена — высокая блондинка с широкими славянскими скулами и васильково-голубыми глазами. Семья ее считалась мусульманской веры, но, как и у большинства боснийцев, это было скорее данью культуре, чисто верой. Во всяком случае, Дохерти ни разу не приходилось бьггь свидетелем отправления ею религиозных обрядов.
Их размолвка его опечалила.
— Она забрала с собой детей? — спросил он.
— Да. В тот маленький городок, где она выросла. Местечко называется Завик. Это в горах, в стороне от любого другого населенного пункта.
— Насколько я знаю, ее родители по-прежнему проживали там.
— Да. И все было хорошо, пока в Боснии не началась эта заварушка. Можешь себе представить, что пришло на ум Риву. Я не знаю, что там показывали по телевидению в Зимбабве, но я могу поверить, что от таких кадров любой сбежал бы куда угодно, лишь бы подальше. А может, и нет. Во всяком случае, мы обо всем узнали, когда он уже был в пути. Вроде бы он прибыл туда в начале апреля, но на этом наша информация иссякает. Мы полагаем, что его приезд в Завик Нена использовала для того, чтобы уехать в Сараево. Может быть, он согласился сидеть с детьми, а может быть, она просто не хотела с ним встречаться. Кто знает? В любом случае, время она выбрала не самое удачное. В Сараеве воцарился настоящий ад, сербы стали лупить из пушек по всему, что движется, а снайперы их принялись отстреливать детишек, играющих на улицах. А она или не могла, или не хотела...