— Мама!
В другом конце города в задней комнате гостиницы «Юность», превращенной в штаб-квартиру милиции Завика, Джон Рив и два его приятеля-офицера сосредоточенно изучали карту.
— Привет, Рив, — донесся от дверей знакомый шотландский выговор.
Рив обернулся с выражением крайнего изумления на лице.
— Господи Иисусе, — сказал он, — а вот и кавалерия подоспела.
Дохерти усмехнулся. Рив хоть и обходился без мундира, но, судя по всему, был жив и здоров. Оружия нигде не наблюдалось, но выражения лиц этих двух молодых людей, карта на столе и карты на стенах... все это походило на штаб подразделения, которое хорошо знало свою задачу. И это даже близко не походило на лагерь Брандо из «Современного Апокалипсиса», хотя Дохерти и готовил себя к худшему.
Мужчины обменялись рукопожатиями, и Дохерти представил Клинка, Криса и Даму. Рив, в свою очередь, представил двух боснийцев. Того, что повыше, серьезного молодого человека с короткими черными волосами и ярко выраженной славянской внешностью звали Датинка Тиджанич. Второго, тоже темноволосого, но с округлым лицом и усами, звали Эсад Кехаджич.
— Так что же вы тут делаете? — спросил Рив.
— Прибыли навестить тебя, но...
В этот момент в дверях появилась Хаджрид-жа, беседовавшая с сопровождавшими ее снаружи.
— Хаджриджа? — сказал Рив, вновь с изумлением уставившись на нее. В последний раз, когда он вицел ее, она была студенткой в джинсах и майке.
— Zdravo, Рив.
— Здравствуй. А как Нена?
— Я здесь как раз затем, чтобы поговорить о ней, — сказал Дохерти. — Она пришла с нами. И прямо двинулась в дом родителей. С ними все в порядке? А дети?
— Прекрасно. С ними со всеми все хорошо. — Рив, казалось, на мгновение оцепенел. — Господи, Джеми, что она тут делает? Как вы все тут оказались?
— Это долгая история. Может быть...
— Схожу-ка я туда, — сказал вдруг Рив. Он схватил пальто и огляделся. — Ребята, устраивайтесь как дома. Эсад, пригляди за ними, хорошо? Я вернусь.
— Здравствуй, Нена, — сказал отец, когда дети наконец предоставили такую возможность. «А он постарел, — подумала Нена, — а мать почти не изменилась». По профессии он был учителем, но, партизаня во время второй мировой войны, а затем долгие годы будучи мэром Завика, жизненное призвание нашел в идее служения партии и Югославии. И крушение всего, за что он боролся и на что работал, явилось для него катастрофой, поняла Нена. Перечеркнутая жизнь.
— Здравствуйте, — сказала она. Года два назад она еще могла бы рассказать родителям о том, что с ней произошло, но только не теперь. Это может оказаться бессмысленным. — Ну, что здесь происходит, папа? — спросила она отчасти для того, чтобы увести тему разговора от себя.
— Мы сражаемся с ними, вот что происходит, — сказал отец. — Твой Рив просто великолепен, Нена. Если бы не он, страшно и подумать, что бы здесь произошло.
Должно быть, на ее лице отразилась ирония, поскольку отец бросил на нее обиженный взгляд.
— Это хороший человек, — упрямо сказал он.
— Я знаю, — сказала она.
— Так почему же...
Ее спасло прибытие самого этого хорошего человека. «Редко мне приходилось видеть такую растерянность в его глазах», — подумала Нена, вставая и через силу обнимая его.
— Ну как ты? — спросил он.
— Прекрасно. Устала. Рада видеть их, — сказала она, обнимая детей. Те смотрели настороженно, явно, памятуя о тех частых спорах, которые возникали, как только отец и мать встречались.
— С тобой в самом деле все в порядке? — спросил он.
— Я просто вымоталась. Поход оказался трудным. — Теперь, когда она убедилась, что все живы и здоровы, Нена хотела только одного — спать. В настоящей постели и долго.
А в гостинице «Юность» Эсад приготовил гостям самый лучший кофе из тех, что угощали их после отъезда из Англии. Они прихлебывали его с благодарностью, радуясь тихому месту и возможности вытянуть ноющие ноги. Хаджриджа между тем завела оживленный разговор на родном языке с серьезным Тиджаничем, а Клинок разрывался между радостью за нее, оказавшуюся дома, и легким припадком ревности. «А ведь из ее глаз пропала какая-то темнота», — подумал он. Она выглядела такой естественной, и он задумался: «Интересно, ожесточилась ли она после месяцев, проведенных в антиснайперском подразделении, или ей удалось оградить душу от всего этого».
И туг он подумал о том, что же с ним сделали годы, проведенные в армии. Он знал сасовцев, которые не смогли соответствовать предъявляемым к ним требованиям. Те просто решали, что такая жизнь не по ним, и уходили. Были и такие, которые превращались в механизмы. Он же никогда не чувствовал желания последовать примеру тех или других. Он защищался тем, что ни к чему не относился чересчур серьезно. Хотя, например, Дама считал такой подход опасным. Если тобою овладели такие ощущения, то надо просто уходить и заниматься другим делом.