Так и продолжались эти странствия до тех пор, пока не поубавилось у деда сил, пока не засеребрились его виски. И было у него седых волосков три-четыре в усах да один-два в бровях. Тогда только перестал дед исчезать из дому. Поняла бабка, что угомонился дед. А было деду уже под восемьдесят…
Лишь много лет спустя после его смерти стало известно, что дед вместе с заолтенскими его зятьями и с другими тамошними родичами входил в знаменитую шайку, которая время от времени переправлялась через Дунай и совершала лихие набеги аж на гуретчину, добираясь чуть ли не до Балканских гор, или устремлялась на север, в богатые края трансильванских саксов.
На склоне лет родственники поделили добытые в тяжких трудах трофеи.
В тот раз прадед вернулся домой среди ночи, верхом на своем белоногом коне, задыхавшемся под тяжестью вьюков. Два казана золота награбил дед: турецкие Махмуды с непонятными знаками, императорские флорины, крупные тяжелые карбованцы с глубоко прорезанными зубчиками по краям. Всем этим золотом наполнил прадед большой казан. И спрятал его, зарыв глубоко в землю у себя во дворе, который занимал добрую четверть нынешнего села.
Было у прадеда семеро сыновей да сверх того шестеро зятьев. Никому из них он ничего не дал. Как они ни выпрашивали.
– Мы знаем, есть у тебя деньги, тять… Дай хоть по одному-два золотых.
– В наследство получите. Не торопитесь. Потерпите, пока дьявол рогатый меня к себе призовет…
Восемьдесят девять лет прожил на свете прадед, и за сто перевалил бы, если б не застрелили его случайно на свадьбе одной из внучек разгулявшиеся гости.
Опустили его сыновья в могилу не со слезами, а с громкой руганью. Вместе со стариком ушла в могилу и тайна зарытого клада.
Двор прадеда был поделен на четыре, а потом и на восемь частей. Однажды – тогда отцу моему лет пять-шесть было – дед копал землю на том месте, где стоит сейчас брошенный дом Никулае Димозела. Помогал деду его брат, Дионис Гэбуня.
Вдруг дедов заступ наткнулся на что-то металлическое. Раздался скрежет. Отбросил дед заступ, заохал, заругался. Повалился на землю, забился в судорогах:
– Ох, худо с сердцем! Видать, надорвался я!..
Напустился он на своего брата с бранью да упреками:
– Ступай домой, завтра приходи!
А сам ругает его последними словами.
После ухода Диониса поднялся старик, вылез из ямы и домой пошел. Дождавшись глубокой ночи, кликнул жену, взял заступ и снова вернулся к яме.
Подтвердились дедовы предположения. Случай помог ему открыть сокровища, спрятанные отцом. Один он не смог казан вытащить, тяжел оказался, не по силам. Остался сторожить яму, а жена котелками перетаскала золото в дом.
Дядя Войку, старший из отцовых братьев, хорошо помнит, как было дело. Расстелила бабка возле нар половик. И золото на половик высыпала. А дядя Войку – еще малыш был тогда – слез с постели и монетками забавлялся. При мерцающем свете коптилки.
Потом пришел и дед с пустым казаном. Большой был казан, медь по краям зеленью покрылась.
Заснул дядя Войку, а дед с бабкой до самого рассвета провозились, перепрятывая найденные сокровища в более надежное место.
На другой день приходит Дионис яму под хлев дальше копать. А дед ее уже наполовину засыпал.
– Ступай обратно домой. Раздумал я хлев строить. Обойдусь.
Через неделю после находки клада бабка – последняя дедова жена – отдала богу душу: оттого, верно, что с деньгами повозилась.
Был у деда младший брат, Гырган его звали… Надумал он жениться. На свадьбу подарил ему дед два золотых. В день свадьбы, как в церковь венчаться идти, жених ни с того ни с сего грохнулся наземь и помер в одночасье…
«Вот и еще одну смерть навлекли на дом проклятые деньги», – подумал дед. И еще глубже укрыл золото под землей.
Прошли годы.
Приехал как-то к деду из Путинея его двоюродный брат. Замучила его нужда. Выпросил он у деда золотой. Желая еще раз испытать силу заклятья, одолжил ему дед деньги. Возвращается брат домой, а сынишка его лежит с распухшим горлом, знахарки ничего поделать не могут. Умер парнишка.
«Вот и третья смерть в семье из-за этих денег», – подумал дед.
Никто, кроме деда, не знал, где спрятаны деньги. И поклялся он, что, пока жив, не прикоснется к сокровищам.
Выросли и женились у него сыновья. Повыходили замуж дочери. Снова и снова заводили разговор о кладе.
– Тять, когда же ты нам скажешь, где деньги схоронил?
Или:
– Давай, тять, выкопаем деньги и поделим. Чему быть, того не миновать…
Но дед стоял на своем.
– Я сказал – пока жив, не открою, где клад спрятал. Это деньги дьявола, добыты они убийством и разбоем, за ними смерть, проклятые они. Если кому из вас повезет, сами найдете – на здоровье. Они здесь, во дворе. Рано или поздно достанутся кому-нибудь из нашего рода.
Старели сыновья. Покрывались морщинами лица дочерей, выпадали зубы. Совсем состарился дед. Вот уж последнего сына женил – моего отца. Женил на Думитре, которая была старше мужа. Родила она детей. А дед заболел. Отказали ноги.
Дед сидел на завалинке, отец уезжал в поле вместе с женой и с грудным младенцем, а с дедом оставался Георге – отгонять мух. Но это так только говорилось – отгонять мух. Поставив деду кружку с водой, положив кусок хлеба, Георге убегал играть с соседскими мальчишками.
Однажды утром дед, почувствовав себя особенно плохо, подозвал моего брата:
– Эй, Георгицэ, подойди ко мне…
Брат подошел.
– Послушай, я открою тебе одну тайну, про которую ты никому не говори. Я расскажу тебе, где схоронил старинный клад. Ты откопаешь его, когда вырастешь. Отцу про клад ни словечка. Слышишь, Георгицэ?
Дед был старый и больной, к тому же курил табак из глиняной трубки… От него вечно несло махоркой. Брат не переносил этого запаха.
– Ну тебя, дед, у тебя изо рта воняет…
И убежал к ребятам на улицу играть.
Вечером вернулся отец с поля, а дед еле жив, уже и не говорит ничего. Прожил он еще несколько дней, но речь к нему так и не вернулась, он даже пальцем не мог пошевельнуть.
Дед плакал, а вокруг него толпились его сыновья, сыновья сыновей, дочери и дочери дочерей. Дед только стонал. Из груди его, тяжко вздымавшейся и опадавшей, вырывались вздохи, из глаз ручьем бежали слезы. Они душили его всю жизнь и вот наконец прорвались наружу…
Все понимали, что деда мучает какая-то мысль, которую он хотел бы высказать под конец жизни, да не может. И все знали, что в свой смертный час дед решил открыть тайну, но уже не в состоянии это сделать. А как нуждались его сыновья, внуки и правнуки в деньгах, спрятанных где-то глубоко под землей!
Не те уже пошли времена, что прежде. Дедовы сыновья, как и все крестьяне, уже не имели прежнего достатка, разорились вконец и, сколько ни гнули спину на помещичьей земле, не могли заработать даже на хлеб.
Так и унес дед свою тайну в могилу. Остались деньги в земле. И тогда родственники заказали кузнецам выковать длинные тонкие пики с заостренным концом и поперечной рукояткой, чтобы удобней было нажимать.
Много недель подряд рыскали родственники по нашим дворам.
Этими заостренными прутьями был истыкан каждый клочок близлежащей округи. Дождавшись наступления темноты, они выходили и до свету ковыряли землю. Железо, как в масло, глубоко, по рукоять, входило в землю, но ни разу не наткнулось на крышку заветного казана.
Прокляв все на свете, искатели клада отказались от своей затеи. Но по-прежнему разговор то и дело заходил о сокровищах, и у нас дома все время шептались о каких-то золотых. Каждую весну отец рыл яму под коровник, и каждый раз на новом месте. Вырыв яму, он тут же засыпал ее, так и не поставив ни одной стойки, и продолжал это занятие даже после того, как на дворе его перевелся весь скот.
В глубине двора стоял стражем тополь, такой высокий, что верхушкой, как мне казалось, доставал до самых небес. Пока я жил в городе, его срубили. Срубили отец с Ионом. Со стоном рухнул тополь на землю, чуть не проломив крышу нашего дома. Очистив ствол от веток, отец с братом принялись корчевать корни. Им взбрело на ум, что как раз под корнями тополя и зарыты сокровища. Рыли-рыли, да так ничего и не нашли.