– Так это вы дрезину на станцию спустили? Она же стрелку около депо испортила... Вот здорово, джентльмены! – восторгался Шурка. – Я думаю, Проньку можно принять в тайные революционеры!
Все тихо отозвались: «Принять». Молчал лишь Ленька, он думал: почему не его послали на кладбище? Как бы он рассказал сейчас о всяких ужасах на могилах, о кровавой схватке с врагом на полотне железной дороги...
– Индеец, ты что скажешь? – толкнул его в спину Шурка.
– А? Что? – встрепенулся Ленька. – Можно, можно!
Шурка положил свою руку на Пронькино плечо.
– Клятву помнишь?
– Помню!
– Язык прикусил?
– Прикусил! Только вот...
Пронька запнулся, помолчал и договорил:
– Как быть, ребята? Разве революционеры могут обманывать родителей? Ведь дома приходится врать. В тайные записался – молчи, на кладбище ходил, знамя прятали – помалкивай.
– Какой ты чудак, сэр! – сказал Шурка. – Ведь мы сейчас врем для чего? Для пользы революции! Когда наши придут, мы все откроем!
– Я тоже так думаю! – подтвердил Костя.
Кусок сухой глины ударился в оконце. Стекло щелкнуло, белой молнией пробежала по нему трещина.
– Ложись! – скомандовал Шурка.
С минуту молча лежали на грязном полу. Не поднимая головы, Шурка распорядился:
– Выходи по одному, без моей команды здесь не собираться!
Первым из бани выскользнул Кузя. У ворот его догнал Пронька. Озираясь, они поползли вдоль забора, потом бросились за палисадник. Переулок был пуст. Ребята; вздохнули спокойно.
– Кто же это следит за нами? – бормотал Пронька.
Они вздрогнули от шороха, оглянулись; пробежала собака.
– Скорее всего, кто-нибудь из буржуйчиков рыскает по нашим следам, – сказал Кузя.
С берега мальчишкам было видно, как от кладбища к станции подходил поезд. Теперь эшелоны белочехов прибывали один за другим. В одной из комнат вокзала утром обосновался военный комендант, Он подолгу торчал у дежурного по станции, бегал на телеграф, в депо, следил за снабжением паровозов дровами и водой, везде размахивал руками, а часто и револьвером.
– Быстро! Скорей! – кричал он.
Вечером Кузя ходил в депо, видел там коменданта, запомнил его выкрики. В Заречье вернулся весь увешанный медными и стальными стружками. Около Макаровского крыльца он появился, когда ребята сговорились пойти в кедровник за шишками. Держа руку «под козырек», Кузя важно вышагивал перед товарищами и говорил, делая ударения на первом слоге:
– Я че-хословацкий ко-мендант, мо-гу а-рестовать, мо-гу рас-стрелять, мо-гу по-миловать!
Поздно ночью Костиного отца вызвали сопровождать очередной эшелон. Кравченко быстро собрался, засветил фонарь, взял свой сундучок и отправился на станцию. На мосту его ждал дядя Филя. Дальше они пошли вместе.
– От Усатого связной приходил, – рассказывал дядя Филя, – интересовался, не мы ли с тобой дрезиной побаловались. – Видишь, какая тут картина... Все двойки опросили, но никто к дрезине не причастен. Странно все-таки!
Кравченко высказал свою догадку:
– Ничего тут странного нет. На дрезине ехали белые растяпы, они и виноваты – недоглядели, тележка сама укатила под уклон. Так бывает!
– Бывает, конечно, но Усатый, видать, сердится и вторично предупреждает: булавочных уколов врагу не наносить, его бить надо так, чтобы не поднялся...
Дядя Филя остановился.
– Я на станцию не пойду, нечего лишний раз коменданту на глаза попадаться. Пока! – и он свернул в переулок...
Кравченко принял поезд и пришел к дежурному по станции за путевкой. Никифор Хохряков подал ему два одинаковых листка – заполненную путевку и чистый бланк, на котором было написано:
«Прочитай и отдай мне... В Куренге эшелон будет завтракать. Когда пищу раздадут всем, ты придешь в вагон-кухню и скажешь чернявому повару: «Наздар» – это по-ихнему «Привет». Остальное увидишь на месте».
– Добре! – сказал Кравченко, возвращая одну бумажку Хохрякову. – Я – к паровозу!
Минуты через две раздался свисток отправления. Эшелон вздрогнул и тронулся. Кравченко по старой кондукторской привычке подождал, когда подойдет последний вагон, и легко на ходу поезда вскочил на тормоз. Увидев на путях военного коменданта, провожающего эшелон, крикнул:
– Наздар!
Комендант поспешно отдал честь.
– То-то же! – сказал про себя кондуктор и усмехнулся в усы.
Глава одиннадцатая
СОШЛИСЬ ВРАГИ
Красная гвардия оставила Читу. Сергей Лазо и его боевые товарищи отступили с последним поездом. Красногвардейцы с оружием в руках расходились по селам и деревням, по рабочим поселкам и казачьим станинам. Воевать надо было по-новому – партизанскими методами: совершать внезапные налеты и ловко уходить от преследователей, бить противника там, где он не ожидает, не давать ему покоя нигде и никогда...