После еды всем захотелось спать.
– Баиньки, синьоры, баиньки! – говорил Эдисон, укладываясь в балагане.
Костя подбросил в костер дров и тоже лег. К ним в серединку попросился Кузя.
Сон ко всем пришел быстро, лишь Костя лежал с закрытыми глазами и думал... Как записка попала в сумку? Неужели это дело Володьки Потехина? Нет, он трусишка, зареченских обходит стороной, да и отец ему строго-настрого наказал «не связываться с шантрапой».
Может быть, Женька Драверт? Этот на все способен. Ему удобно, за одной партой сидит, подбросил в сумку и все. Тогда кто же в баню прокрался? Неужели Женька с Горы? Вот завязался узелок!.. Мысли у Кости путаются, усталость гасит их, и он засыпает...
Заворочался и проснулся Кузя. Стал прислушиваться. Жуткий этот лес ночью. Над головами шумят кедры. Кто-то ухает и стонет. Костер вдруг затрещал сильнее, искры большим роем устремились вверх. Кто-то подбрасывает в огонь дрова. Должно быть, изобретатель... Нет, он лежит рядом и тихо посапывает. Костя? И он лежит. Кузя вглядывается. У костра стоят двое, один в железнодорожной фуражке и брезентовом плате. Где его Кузя видел? Сегодня на речке. Этот дяденька ехал на телеге с Цыдыпом Гармаевым... Другой в валенках, рваном полушубке и новой бурятской шапке. Борода знакомая... Да это же Матрос! Кузя хочет крикнуть и не может, натягивает на голову пальтишко, закрывает глаза. Сердце вот-вот выскочит. Надо разбудить Эдисона. Кузя еще раз приподымается. У костра никого нет, недалеко, за кедрами, треснул сучок. Или приснились эти люди? А лес шумит. Кузя укрывается с головой...
Поднялись рано. Ежились от утреннего холода. Чай всех согрел. Пора за работу. Но как добывать шишки? Кедры высокие, огромные ветки собрались к вершине, а ствол голый. Взрослые делают колот, бьют им по дереву, и шишки сыплются вниз. А как быть ребятам? Да и шишки еще не совсем созрели, держатся крепко.
– Снимай ремень! – крикнул Шурка Индейцу. – Знаешь, как коня путают? Свяжи так же ноги ремнем!
Шурка быстро и ловко помог Индейцу.
– Видел, как на телеграфный столб лазят с железными когтями? Ну, пробуй!
Индеец обнял ствол кедра, подтянулся немного на руках, ремень хорошо помогал упираться ногами, и скоро добытчик скрылся в густой вершине. Сейчас же все зашумели, поснимали с себя ремни...
До полдня лазали по кедрам, срывали и сбивали шишки. На дереве трудно держаться: вершина, где шишки, качается, того гляди – свалишься. Шишки, падая, раскатывались меж камней, проваливались в мох, не все их потом отыщешь.
Костя сидит на сучьях, посмотрит вниз – голова кружится, так высок кедр Он будто забрал в свои могучие лапы и уносит, качаясь, к облакам. Видна вся падь. Окаймленная кустами речушка поблескивает на солнце. А кругом все горы и горы. И небо и облака. И не они это плывут, а плывет он, Костя, в лапах кедра, увешанного шишками. Видны далекие струйки дыма – это паровозы на станции дают о себе знать. Где-то там и школа и дом. Отец, наверное, читает вслух любимого Некрасова, сестренки и братишки шныряют в огороде, рвут горох, дергают морковь... Вера ждет пахучую кедровую шишку...
Костя видит: чуть ниже него раскачивается на вершине соседнего кедра Шурка Эдисон. А вон карабкается на дерево Индеец. На камнях, около мешков с шишками, отдыхают Пронька и Кузя.
По команде Эдисона пришли на табор. Увидели друг друга и захохотали: грязные, оборванные. У Индейца царапина на щеке и синяк на лбу, рубашка залеплена смолой. Руки у всех от смолы стали черные и липкие. Костя прихрамывает – зашиб ногу о камень. Пронька разорвал штаны о сучок. У Кузи на животе прореха, у Эдисона ботинок без подметки. Пора домой.
Хоть и шли вниз, под гору, но все равно было тяжело. Лямки врезались в плечи, мешки давили спины, толкали вперед. Когда пустые шли в гору, не замечали камней и корневищ, а теперь с трудом перешагивали через них. Кусты стегали по лицу. Было жарко. Забайкальское солнце и в сентябре припекало на совесть.
Скоро Индеец отстал. Эдисон крикнул:
– Ты стал совсем бледнолицым, брат мой! Выбрасывай половину шишек, а то не дойдешь до вигвама.
– Ничего, я как-нибудь! – упирался Ленька.
Посидели на теплой земле, не снимая мешков, а потом еле-еле поднялись. Индейца поднимали всей артелью. Минут через двадцать он опять отстал.
Эдисон рассердился:
– Вот что, милорд! Или выбрасывай половину, или оставайся на съедение медведям.
Ленька с остервенением швырял шишки в кусты. Костя подзадоривал:
– Больше посеешь, больше вырастет! На следующий год приходи сюда с большим мешком!
Отдыхали все чаще и чаще. Но вот и долгожданная речушка. Сбросили мешки, напились досыта холодной воды, умылись, развели костер, подвесили чайник...