Костя, Васюрка и Ленька Индеец, катавшие Цурамото, увидели погоню за Кузей
– Крути дальше! – крикнул Костя
Если остановиться, то Цурамото может прийти на помощь солдату, догоняющему Кузю. Цурамото судорожно обнимал жердь и что-то кричал по-японски. А салазки бешено вертелись по кругу, упасть сейчас с них – значит искалечиться. И японец вопил благим матом.
– Крути! – кричал Костя.
Но когда Кузя, а за ним и солдат скатились на реку, Костя скомандовал:
– Уходить по одному!
Это означало: пока салазки с японцем совершают оборот, надо проскочить перед ними за пределы круга. Вот уже оставил жердь Васюрка, вот забарахтался на снегу Ленька Индеец. Костя, продолжая толкать перед собой жердь, перебирал по ней руками, подвигаясь ближе к салазкам, на которых с искаженным лицом лежал Цурамото. Оторвав руки, Костя пропустил салазки и пересек круг. Круговушка еще несколько раз прокатила офицера и, наконец, салазки остановились. Но Костя не видел этого, он вслед за Ленькой бежал к огородам. «Укатанный» ими Цурамото, шатаясь, как пьяный, брел к дороге. Гонявшийся за Кузей солдат прижимал к носу окровавленную рукавицу и полз на четвереньках по льду к укатившемуся штыку. А папка с фотографиями была у Проньки, который раньше всех перебежал на ту сторону реки и скрылся в Теребиловке.
Глава двадцать шестая
БОРОДАТЫЙ КАЗАК
– Зыков, не заглядывай в окно!
Кузя подпер кулаками щеки, и сделал вид, что слушает учительницу, а сам опять скосил глаза на улицу. Там проходил японский патруль. Сейчас Кузю больше всего на свете интересовало, повернут японцы к школе или нет...
– Зыков, я тебе что сказала?!
«Как это она заметила?» – недоумевал про себя Кузя. Он уставился на учительницу, но что она объясняла, не понимал. Кузя прислушивался, не топают ли по коридору японские солдаты в тяжелых ботинках. От этого зависела его судьба. Если патруль зашел в школу, то через две-три минуты откроется дверь в класс, и сторож позовет Кузю к директору. Ясно, зачем. Начнется допрос, что произошло вчера на катушке-круговушке. Но сколько Кузя ни напрягал слух, топота в коридоре не было.
Беспокоился не один Кузя. На уроке закона божия отец Филарет говорил о церковном алтаре и таинстве причащения, а Костя пропускал все мимо ушей, хотя и знал, что на следующий день ему придется отвечать у доски. Костю мучил один вопрос: как будет действовать Цурамото против зареченских мальчишек...
Женька Драверт дернул Костю за рукав.
– С кем теперь сидеть будешь? Я уезжаю!
– Куда это? – Костя повернулся к недругу.
– В Читу! Папа там на бронепоезде будет работать машинистом!
– Ого! – удивился Костя. – На «Истребителе» или на «Грозном»?
– Еще не знаю, сейчас их много делают в читинских железнодорожных мастерских.
«Врет, дворянский выродок», – подумал Костя, но все-таки поинтересовался:
– Откуда знаешь?
– Откуда? – Женька явно хвастался своей осведомленностью. – У нас вчера офицеры были в гостях, с папой разговаривали, а я слышал через перегородку... И японских солдат еще много пришлют! С пушками!
– Кравченко, выведу из класса! – раздался голос отца Филарета.
– А почему меня? – возмутился Костя.
– Сомкни уста! – прикрикнул Филарет.
Костя отодвинулся от Драверта на кран парты...
Во время перемены к Косте подбежал Ленька Индеец и тихо сказал:
– Что-то случилось... Японские патрули по всему поселку шныряют. Говорят, на телеграфе и в депо семеновцы дежурят с винтовками. Нас ищут, что ли?
– Поживем – увидим! – неопределенно ответил Костя.
Домой из школы ребята на всякий случай отправились через Большой остров, минуя вокзал
– Шагать дальше, зато с проклятым Цурамото не встретимся! – сказал Костя.
На реке увидели небольшую группу конников. Несмотря на сильный мороз, они пели.
– Протяжная, казачья! – определил Кузя.
– На разминку вышли! – добавил Индеец.
В поселке за последние годы привыкли к тому, что из подолгу стоявших на станции эшелонов выгружались пехотинцы или кавалеристы и с песнями совершали прогулку по улицам. Сейчас к Заречью ехали казаки. Их сопровождала толпа ребятишек. Костя и его товарищи тоже пошли за казаками. Кузя показывал свою осведомленность.
– С желтыми лампасами. Значит, наши, забайкальские!
Конники миновали первую улицу и свернули к макаровскому дому. Ставни его были открыты. У ворот стояла Конфорка. Все стало понятно: дочь купца принимала на постой семеновских казаков.