Подражая взрослым, дети, прицепив на грудь красные банты, строились в ряды, маршировали по улицам и пели:
Смело, товарищи, в ногу!
Зимой с германского фронта вернулся Филипп Кузнецов. Он работал токарем в депо, жил на Хитром острове и часто приходил к Костиному отцу в гости. Дядя Филя очень интересно рассказывал про царский чертог в Петрограде. Оказалось, что чертог – это дворец. Солдаты, матросы и рабочие выгнали из него разных министров. Дядя Филя ходил по царским комнатам, ел на подоконнике гречневую кашу и спал на дорогом паркетном полу.
На митингах говорили, что сначала была не настоящая революция и правительство было временное. Тогда Ленин постарался, чтобы рабочие и крестьяне сделали вторую, уже настоящую революцию и поставили в России постоянное правительство...
Не спится Косте... Заглушая шум ветра, в ночи разносится паровозный гулок. Костя понимает сигналы – это отправление поезда. Наверное, уходит последний красногвардейский эшелон, с которым приехал отец... Почему же революция отступает? И где теперь знамя, спасенное машинистом Xрапчуком?
Под окнами кто-то все время топчется. Костя, затаив дыхание, прислушивается... Нет, это растревоженный непогодой тополь хлещет в ставни ветками... Мать с лампой прошла в передний угол. За ней – отец. Обеими руками он держал старую кондукторскую фуражку. Он почему-то держал ее так бережно, точно в ней сидели цыплята. Осторожно опустив фуражку на стол, отец встал на табурет и, сняв с божницы, подал матери две иконы. Она, что-то нашептывая, прислонила их к стене.
- Подай фуражку, - попросил отец.
- Оборони бог! – испуганно ответила мать. – Это уж ты сам.
Костя одним глазом видел: отец взял фуражку и снова взобрался на табурет.
- Посвети-ка!
Мать что-то неслышно шептала, наверное, молитву, а в глазах ее стоял страх. Она подняла лампу выше, рука заметно тряслась, стекло клонилось то в одну, то в другую сторону. Отец взял из фуражки осколочную, с выпуклыми квадратиками гранату, похожую на большую кедровую шишку, и положил ее в уголок божницы. Так он спрятал еще три «шишки». Потом мать подала ему иконы, и он водворил их на место, закрыв гранаты. Мать покачала головой.
– Опасно, Тима
- Ничего! Тут их сама богородица охранять будет. А ты не забывай по воскресеньям зажигать лампадку!
– Страшно все-таки, – бледные губы у матери задрожали. – Случится что с гобой, куда я денусь с ними! – Она кивнула на пятерых детей, которые вповалку спали на полу. – Как я прокормлю такую ораву?
Косте стало жалко мать. Маленькая, с дрожащим подбородком, она беззвучно переступала босыми ногами, готовая разрыдаться.
– Ложись, ложись, старуха, отдыхай! Нечего нюни распускать! – твердо сказал отец.
Он взял у матери лампу, обошел ребятишек и остановился около книжной полки. Порывшись на ней. отец бросил на стол штук десять каких-то тоненьких книжек. Из ящика стола вытащил связку бумаг. Некоторые из них изорвал, а некоторые вложил в отобранные книжки. Клочки изорванных бумаг унес на кухню и бросил в печку. Потом вернулся с жестяным бидоном. Скрутив книжки в трубочку, он завернул их в кусок старой клеенки и затолкал в бидон. Он все делал быстро, но не суетливо. На мгновение задумается, закусит ус, сдвинет густые, лохматые брови, но тут же тряхнет головой, и снова руки его заработают.
Костя слышал, как отец вышел во двор, скрипнула огородная калитка. Звякнула лопата... В окнах чернела непроглядная, глухая ночь. Злобно лаяла и взвизгивала собака.
На кровати вздыхала мать, ворочалась, крестилась. Внезапно где-то не очень далеко ахнул сильный взрыв, зазвенели оконные стекла. Костя чуть не вскрикнул, закутался с головой в одеяло, скорчился. «Белые наступают... Хорошо, что папа дома, с ним не страшно...»
Торопливо хлопнув дверью, вошел отец, клацнул крючком.
– Что там, Тима? – -задыхаясь, прошептала мать.
– Должно быть, мост взорвали за переездом! – возбужденно ответил отец. – Лазо на броневике отходит... Спи, старуха!
– О господи! – выдохнула мать.
Костя представляет взорванный мост: железная ферма одним концом свалилась в бурлящую, черную реку, с другого ее конца к воде свесились сшитые вместе рельсы и шпалы, это похоже на какую-то жуткую лестницу. Костя открывает глаза: лампа не горит, в комнате мрак. На станции взвыл надрывистый деповской гудок, разом взревели паровозы. В комнате странно посветлело. Костя привстал; на стене заалело трепетное зарево пожара. Кто-то сильно ударил в крайнее окно. Костя нырнул под одеяло, но тут же понял: это ветер. Дождь с легким шумом бился в ставни.