Глядя, как она ставит поднос на дальнем углу стола, он сказал с явной издевкой:
– Вы просто-таки воплощение домовитости. Для полной картины не хватает только домашнего чепца и белого фартучка с оборками.
Она метнула на него взгляд. Ее насторожил его саркастический тон.
Он знал. Каким-то образом он все понял.
– Вы не знаете, могу ли я слышать все, что происходит наверху? Нет, не могу. Но когда вы спускаетесь с чаем и с этим выражением… я понимаю – что-то пошло не так, как вы рассчитывали.
Эми выпрямилась.
– Но вы с этим ничего не можете поделать. Вы наш пленник. – Все же, оставаясь вне досягаемости его длинных рук, она подвинула к нему поднос.
– Да, мне тоже все это чертовски надоело. – У него на подбородке был порез от неумелого обращения с бритвой. – Когда я буду освобожден?
– Съешьте пончик. Их испекли сегодня утром в лучшей булочной Сеттерзвея.
– Не хочу я никаких пончиков, – раздельно произнес он. – Я хочу уйти отсюда!
– Мы не можем пока отпустить вас. – Она села на ручку кресла и постаралась выглядеть безмятежно, хотя ее дыхание то и дело сбивалось. – Выпейте по крайней мере чай, пока он горячий.
– Почему вы не можете меня освободить?
– Потому что ваш дядя не хочет платить за вас выкуп.
– Что? – Джермин выдохнул с такой силой, что она чуть было не упала с кресла.
– Ваш дядя не хочет…
– Я слышал, что вы сказали. И вы думаете, что я в это поверю? – Он встал, вытянувшись во весь свой немалый рост.
– Зачем мне вам лгать? – Она нервничала, но испытывала и возбуждение. Возможно, это было неприлично, но ей нравилось, что лорд Нортклиф рвет и мечет от гнева. А оттого, что он сердится, ее сердце начинало неровно биться, а по телу бежали мурашки. Ей не хотелось признаваться себе в этих странных и, пожалуй, постыдных чувствах, тем более что она их не понимала. Но они были, и она это чувствовала. – Если учесть, какая вы для нас обуза, неужели вы хотя бы на минуту вообразили, что я хочу, чтобы вы здесь оставались?
– Я думаю, что вы получали от всего этого удовольствие. Как же! Держите в своих маленьких ручках судьбу лорда. Используете меня как мальчика для битья за всех мужчин, относившихся к вам без должного уважения и почтения, которых вы, по вашему мнению, заслуживаете. – Он сделал несколько шагов – насколько позволяла цепь, – при этом его мускулы напряглись, как у тигра, вышедшего на охоту. – Я не знаю, кто вы, леди Презрение, но ваш план был с самого начала обречен на провал.
– Стало быть, вы считаете, что наш план провалился? Или я солгала вам по поводу выкупа, чтобы держать вас здесь из чувства мести? Предлагаю вам выбрать – либо ваш дядя отказывается платить, потому что не может собрать нужную сумму…
– Абсурд!
– Либо я веду игру, в которой участвуем только вы и я, а также злорадное с моей стороны – не скрою – удовольствие видеть вас закованным в кандалы.
– Так вы этого не отрицаете?
– Нет, не отрицаю. – Она тоже встала. – Вы заслуживаете того, чтобы вас высекли. Это научит вас манерам, хотя я думаю, что учить вас уже слишком поздно. Но если то, что я сказала о нас с вами, правда, если я держу вас здесь, чтобы мучить, каков будет конец, милорд? Когда я должна сказать: с этим покончено – и уйти? Возможно, это и ускользнуло от вашего внимания, но мы вложили последний шиллинг в то, чтобы обеспечить вас хорошей едой.
– Вы считаете это хорошей едой? – Он смахнул все с подноса. Чашка с блюдцем, ударившись о стену, разлетелись на осколки. Пончики упали на пол, а за ними и письмо.
Уголек с воплем бросился наверх. Увидев черепки, Эми рассвирепела.
– Хотя мисс Викторина не могла себе позволить белую муку, мясо и яйца, чтобы самой что-то испечь, для вас она купила самое лучшее.
– А вы чем бы меня кормили? Кашей?
– Каша – это обычная пища на этом острове.
– А я не совсем обычный человек!
– Это понятно. Обычные рыбаки и фермеры работают. Они что-то делают. А вы открестились от ответственности и превратились в не что иное, как уродливую бородавку на благородной заднице Англии. – Она уже перешла на крик.
Его голос, напротив, становился все тише и холоднее.
– Вы слишком откровенны, милая девушка. Леди таких слов не употребляют, и они, во всяком случае, так не разговаривают с теми, кто выше их по положению.
– Я никогда не разговаривала бы так с теми, кто выше меня по положению. – Эми сжала кулаки, и ее глаза стати цвета разбушевавшегося океана.
Она была великолепна. Ему захотелось встряхнуть ее. И поцеловать. И овладеть ею. Чтобы она поняла значение слова «беспомощность», как только что она дала понять ему.
Отчаянный возглас отвлек их:
– Дети. Дети! – Мисс Викторина стояла, заломив руки и глядя то на Нортклифа, то на Эми, то на разбитую посуду. – Что вы делаете? Что вы сделали?
– Он эгоистичный, самодовольный, заносчивый болван, который заслуживает того, чтобы умереть с голоду. И пусть собирает с пола пончики и ест их в темноте и холоде. Пусть подавится этими пончиками. – В ярости Эми бросилась бежать вверх по лестнице.
Джермин смотрел ей вслед, проклиная ее за то, что позволил ей так себя разозлить.
Но у него не было другого занятия, кроме чтения. Его одолевала скука. А руки… руки просто чесались от желания прикоснуться к ней. Он встречал гораздо более красивых женщин, танцевал с ними, а если они были дамами полусвета, спал с ними. Но он не встречал женщины, которая так смело бросала бы ему вызов, как Эми Розабел. Когда она смотрела на него, ее глаза сверкали, своим острым языком она рвала в клочья его достоинство, но то, как она двигалась, заставляло его сердце биться быстрее обычного… и приводило его самого… в смятение.
Он мог бы винить в своем безумии то, что его заперли в четырех стенах, но ведь он почувствовал какое-то волнение, как только увидел ее в первый раз… когда она протянула ему стакан с ядом. Тогда он отмел это: хозяин никогда не связывается со служанками. Но он дал волю своему воображению и своим желаниям, обнаружив, что она не была его служанкой. А то, что она своим поведением бросила ему вызов, лишь подстегнуло его. Когда ее не было рядом, он думал о ней. Кто она? Почему она такая колючая? Он еще никогда не чувствовал себя таким живым, как в ее присутствии. А вожделение просто сводило его с ума. Как можно желать такую мегеру, как Эми.
– Она разбудила во мне все самое худшее.
– Я знаю. Вы оба…
Джермин услышал дрожащий голос мисс Викторины. Он почти забыл, что она еще не ушло.
– Мне не следовало разрешать ей… спускаться к вам одной. Особенно с такими… плохими новостями.
К своему ужасу, он заметил, что мисс Викторина плачет и мужественно старается это скрыть.
– На самом деле она милая девушка, а вы… хороший мальчик, но вы… как вода и масло…
– А масло все время начинает воспламеняться. – Он старался, чтобы голос был ровным и невыразительным.
Мисс Викторина с трудом наклонилась и стала собирать осколки посуды.
– Да, милорд, очень точное сравнение. – Она дотрагивалась до черепков так, как мать дотрагивалась бы до покалеченного ребенка, – осторожно и с любовью.
Чувство вины охладило его ярость. Он вспомнил, что посуда, на которой она подавала ему еду, была вся выщерблена, а мисс Викторина обращалась с ней так, словно она должна была прослужить ей до конца жизни. А возможно, каждый предмет хранил память о прошлых поколениях ее семьи.
– Разрешите, я вам помогу. – Цепь это ему позволяла.
Но когда он приблизился к ней, она вздрогнула. Он ведь приставлял нож к ее горлу. А потом, пусть из лучших побуждений, он так ее толкнул, что она ударилась, и он видел синяки на тонкой коже ее рук и то, как она потом хромала.
– Милорд, позвольте я сама…
Джермин никогда раньше не считал себя никчемным человеком, но сейчас почувствовал себя и бесполезным, и беспомощным. Когда ему об этом говорила Эми, он ей не верил и относился к ее словам с презрением. А теперь задумался. Если человек ведет себя, как избалованный мальчик, а вину сваливает на другого, разве он на самом деле не избалованный мальчишка?