— Уже нет, пап, — я улыбнулась ему, а потом крепко обняла. — Кажись, отпускает. Конечно, до былого равновесия еще далеко, но… нет ли у нас чего поесть?
Он заморгал, спешно пытаясь вспомнить, чем может порадовать беспутную дочь, и меня бросило в жар. Это же выходит, что папа тоже сидел голодный!
— Грибочки есть! — выдал папа.
И я опрометью бросилась за ними. Не чтобы самой поесть, а чтобы накормить папу.
Потом порылась в овощных запасах, нашла несколько вялых картофелин, горе-морковку, но и этому была рада.
Сейчас что-нибудь приготовлю, а потом сбегаю в магазин…
Поход в магазин еще больше помог мне придти в себя. Всего две недели, а я будто из жизни выпала. Так выпала, что ценам на молоко удивилась — это так и было, или рубль опять подешевел?!
— На фиг! Все на фиг! — громко произнесла, пугая идущих рядом бабок. Но мне все равно, что обо мне подумают. Я жить хочу. Хочу идти вперед. Хочу быть счастливой, вопреки всему!
Домой пришла с купленными овощами, куриной тушкой, которые едва дотащила до дома. Вот уж ослабела, что перед глазами то и дело темнеет, и ноги трясутся от перенапряжения.
«Нет, под хвостом я видала все эти любови, пафосные страдания и иные сердечные помешательства! Хватит!»
На следующий день я купила новую симку и, не включая телефон, поменяла старую на новую. Потом, зажмурившись, стерла все старые контакты.
Уверена, Маринка и Вер Пална звонили, слали голосовые и смски, но я пока не готова разговаривать с ними, отвечать на вопросы. Слишком больно от любых воспоминаний. Надо менять свою жизнь, сбросить старые отношения, как ветхую одежду, и жить дальше. А потом, когда обрету силы думать о прошлом с улыбкой, созвонимся. Маринка поймет. Вер Пална тоже. Так что, вперед!
Глава 15
Следующую неделю я провела за папиным стареньким компьютером. По ночам, впрочем, мне снилось, что я все так же сижу за компом листаю, листаю бесконечные сайты работодателей. Папа ворчал, но исправно варил кофе и забирал грязные чашки.
Почему я не вылезала из сети? У меня появился план. Я и раньше хотела рвануть в Москву, но меня останавливал банальный страх. Все-таки кредиты и все прочее — как якорь на шее.
Мне ответили из нескольких компаний. Зарплата — для нашей дыры ого-го, а вот по Московским меркам — так себе.
— Что вздыхаешь? — спросил меня папа, когда я вышла на кухню.
— Думаю, у кого занять деньги на первое время, — рассеянно отозвалась я.
— У тебя чемоданы забиты золотом, тряпками и модными гаджетами, — фыркнул папа. — Продать и вся недолга. Или хочешь оставить на память?
— Какие чемоданы? — оторопела я.
— А ты когда домой примчалась, всклокоченная, с пакетиком корма для Васьки, помнишь?
Я осторожно кивнула.
— Ну вот, водила твоего мажорика привез твои шмотки. Я их спрятал. Ты такая тогда была… Тронь и развалишься.
— Спасибо, пап, — я крепко обняла его. — Спасибо.
Ревизия чемоданов показала — Славка вернул все проданные мною вещи. Что ж, я продам их вновь. И золото, и новый телефончик. Все это превратится в кирпичики моей новой дороги. Дороги в счастливую и независимую жизнь!
С продажей вещей я управилась еще за неделю — в этот раз торопиться мне было некуда. Так что, когда наступила пора бронировать билеты, я была настроена решительно и оптимистично. На счету лежала приятная сумма, которая поможет мне продержаться первый месяц. И не только! Как только устроюсь в Москве, получу первую зарплату — все деньги переведу в счет погашения кредита. Одно это делает меня счастливой, если честно.
Рано утром папа привез меня на вокзал — взял у соседа машину — и, крепко обняв, перекрестил.
— Ты никогда не был религиозен, — удивилась я.
— А вот стал, — буркнул он. — Береги себя. И звони почаще, чтобы я знал, что с тобой все в порядке. Ты квартиру нашла?
— Па-ап, ну я же еще вчера тебе все показала, — закатила я глаза. — Ночую я в гостинице. Номер забронирован на три дня — как раз пройду и посмотрю все выбранные квартиры. Как только заключу договор — отсниму и пришлю тебе фотографии. И буду звонить, писать — еще надоем.
— Иди уже, балаболка, — вздохнул отец. — А то передумаю, увезу обратно и закрою на чердаке. Будете там с Васькой куковать.
— Ты так не поступишь, — с нежностью улыбнулась я. — Люблю тебя. Береги себя. И с Михалычем больше пить не садись — у него глотка луженая, а у тебя слабое сердце!
— Цыть! Будет она мне морали читать, — возмутился папа, улыбаясь. — Иди.
Я устроилась в вагоне, а папа стоял на перроне до тех пор, пока поезд не тронулся. Ну здравствуй, путь в новую жизнь!