Это невинное прикосновение, но благодаря нему я чувствую себя далеко не невинной. Скорее распутной и безрассудной. Из–за этих ощущений мне кажется, что все это очень хорошая идея. Мое тело требует больше губ, больше языка, больше прикосновений. Больше Ника. Мои руки скользят вверх по его груди и обвиваются вокруг шеи. Моя нога обвивается вокруг его бедра, как будто я не могу контролировать свои собственные конечности. Как будто я пытаюсь взобраться на него с тем же любопытством и энтузиазмом, с каким котенок взбирается на рождественскую елку.
Наверное, потому что так и есть.
Мне даже кажется, что я хочу мяукнуть.
Тем временем Ник остается спокойным, как священник на полуночной мессе. Я обезумела от желания и жажды, в то время как он – воплощение самообладания и сдержанности.
Кроме одной детали.
Я чувствую, что все–таки у него нет иммунитета против меня.
У него явно нет иммунитета, если вы понимаете о чем я.
Размера, противоположного размеру эльфа.
Я напеваю ему в рот и прижимаюсь бедрами к его ноге. Мгновение спустя его рука лежит на моей заднице, поддерживая мой вес, пока я пытаюсь трахнуть его в церкви.
Боже.
Это реально.
Я целуюсь со своим горячим боссом в церкви.
В мгновение отстраняюсь и моргаю, пытаясь прочистить свою голову. Пытаюсь понять, как я вообще здесь оказалась. Ник прижимается губами к моей шее, оставляя дорожку теплых поцелуев на моей коже. Потом он убирает мою ногу, обернутую вокруг его талии, но прежде чем отпустить меня, удостоверяется, что я стою на двух ногах.
– Зачем ты это сделал? Почему ты поцеловал меня? – Я тяжело дышу и хватаюсь за перила, чтобы не упасть. Возбужденное и обеспокоенное, только так можно описать мое нынешнее состояние.
– Потому что мне так захотелось. – Даже не вздрогнул. Его голос ровный и уверенный, глаза не отрываются от моих. Он проводит двумя пальцами по своей нижней губе, и мне требуется все самообладание, чтобы не притянуть его обратно к себе. Тон его голоса звучит так, словно все грязные мысли, возникающие в моей голове, покрылись сахарной глазурью.
– Почему ты никогда не делал этого раньше?
Мой голос не такой ровный, как у него. Хриплый. Нуждающийся. Это огорчает.
Он улыбается в ответ. Широкая улыбка, от которой мои пальцы чешутся от желания направиться прямо к молнии на его джинсах.
– Потому что ты меня ненавидишь.
– Я не всегда тебя ненавижу, – возражаю я. Это правда. Где–то восемьдесят на двадцать процентов между ненавистью и похотью. Восемьдесят процентов похоти, конечно же.
– Приятно это слышать. А прямо сейчас ты меня ненавидишь? – Он выглядит странно... уязвимым? Что вообще происходит? Я чувствую, как будто весь мир переворачивается с ног на голову.
– Не особо сильно, нет. – Я качаю головой в замешательстве. Нет, не так. Я в полной растерянности.
– Я рад. – Он снова наклоняет голову, но я кладу руку ему на грудь, останавливая его.
– Ник, а как же Тарин?
– Тарин? – Он хмурится, явно смущенный тем, что его прервали, и вопросом.
– Ты с ней не встречаешься?
– Нет, мы просто друзья.
На мгновение я задумываюсь о значении слова «друзья».
– Вы что, голые друзья? – Уточняю я.
Он качает головой, явно забавляясь моим описанием.
– Полностью одетые друзья.
– Хорошо. – Я киваю, приподнимаясь на носочки, но останавливаюсь, прежде чем наши губы снова соприкоснутся. – Я порвала с Сантаной. – Говорю я без намека на иронию, а затем сжимаю в кулак его свитер, чтобы притянуть ближе.
– Рад это слышать. – Ник улыбается, его губы почти касаются моих. Есть что–то в том, как его губы нависают над моими, от этого мое сердце замирает. Я становлюсь мокрой в том месте, где хочу почувствовать его больше всего. А в моем животе порхает целая стая бабочек.
– Как давно ты хотел меня поцеловать? – Мой голос едва слышен. Интересно, исчезнет ли его интерес так же быстро, как появился.
– С самого первого дня.
– С первого дня? – Я откидываюсь назад и хмурюсь в сомнении. – Когда я принесла в офис кексы с оленями, а ты смеялся надо мной?
– Да, в тот самый день, – бормочет он, нежно целуя уголок моего рта. – В свое оправдание хочу сказать, что это была середина июля.
Я пожимаю плечами. Справедливо, но кексы были такими специально, потому что это был последний рабочий день его дяди и первый день для Ника в нашей компании игрушек, так что для меня в этом был смысл.