«Он такой красивый… Я мечтаю о таком муже, как он. Я решилась выйти из комнаты и войти к мальчишкам в кинозал – Пашка упросил папу обустроить под него мансарду. Предложила чай или бутерброды. Все охотно приняли мое предложение, а Марк на меня даже не взглянул. Вернее, не так… Он мазнул по мне взглядом и тотчас отвернулся. Так смотрят на лавочку или стоящее в углу ведро. Или дерево, овощ, собачку… Хотя нет – на собачку смотрят с большим интересом».
Господи, она меня уже тогда любила… Только за что? Я ее совсем не помню. Совершенно. Танька права – я смотрел на нее, как на ведро или лавку. Не замечал, не видел… Оттого и не узнал, когда она явилась в мой дом под видом проститутки. Она меня хотела, вот и все… Пришла любить, отдавать самое ценное, что имела… Не продаваться пришла, а ухватить от меня хоть что-то. Обманом, уловками, хитростью проникла в мою постель. Наверное, потому я так болел по Мари… Искал ее, вспоминая искренние поцелуи. Так целуют, когда любят.
Совершенно сокрушенный, я закрываю лицо ладонями, пытаясь переварить прочитанное.
Глава 21.
Глава 21.
Марк.
Сплю я плохо… Что со мной творится словами не передать. Полный пиздец, не иначе… В груди нестерпимо колет, а душу удавкой сжимает стыд. Зачем я полез в ее личное? Оно было в прошлом, а теперь Танька другая. Она избавилась от дурацкой скорлупы скромности. Побывала в Стэнфорде… В чужих мужских руках… Целовалась, отдавалась кому-то, думая об этом человеке, как о принце. Наверняка, ей стыдно вспоминать о своих чувствах… А я, долбанный идиот, возомнил о себе что-то! Она другая, другая… Не та девочка, что писала эти строчки.
Странно, что Танька восхищается Лорой Брикман – пишет она не хуже. Так же проникновенно, горячо, страстно… Да, да… Она и про нашу встречу написала. Все в мельчайших подробностях. Как я подошел к ней в висящем на бедрах полотенце. Как оно натягивалось от моего возбуждения. Что говорил, как трогал… Сколько раз у нас было… Господи, я себя извращенцем чувствовал, когда читал ее откровения. Зачем Танька хранит этот дневник? Вот зачем, скажите? Надо избавиться от него сегодня же! Куплю Ульяне игрушку и привезу в обед. Попрошу у бабули чаю, а сам… Верну проклятую тетрадку на место.
Подхожу к окну. Приваливаюсь лбом к подоконнику, смотря на питерскую сырость. Слушаю, как капли мороси монотонно падают на отлив.
Бреду в душ. Быстро одеваюсь и выезжаю на работу. Дневник оставляю в бардачке машины – надеюсь, никого сегодня не придется подвозить. И спасать тоже…
В лифте пытаюсь отдышаться и напустить на рожу свой обычный ленивый вид. Что там какой-то дневник? Меня разве можно чем-то пронять? Я прожил двадцать девять лет и ничего не испытывал… Ничего такого…
А сейчас в душе расползается странное чувство… Боль, жгучая ревность, что-то невыносимо тесное… Такое, что становится тяжело дышать.
Таня стоит в конце коридора. Мой взгляд прикипает к ее лицу – мило улыбающемуся, красивому, свежему. Она-то спала крепко, в отличие от меня… Губы чуть тронуты блеском, на щеках немного румян. Волосы уложены в крупные кудри. Она облизывает губы и поправляет бижутерию. Касается длинных бус тонкими пальчиками. А бусы, между прочим, лежат поверх платья. Платья, блять! Под ним чулки, а на ее ногах – туфли на шпильке. Не кроссовки, не джинсы или объемный свитер. Шпильки!
Но куда больнее видеть ее взгляд, направленный на… Этого точно не может быть. Андрей Баталов. Высокий, представительный мужик – главный редактор эротического журнала, продающегося миллионными тиражами. И Танька сейчас смотрит прямо на него.
Нервы натягиваются канатами. Я весь превращаюсь в гребаного робота – не могу и шагу сделать. Сжимаю челюсти. Пальцы сами собой складываются в кулаки. Бездумно касаюсь груди, проверяя, не ушло ли странное ощущение? Нет, нихера.
Я усилием воли делаю шаг. За ним еще один, и еще… Когда я подхожу к мило воркующей парочке, на лице сияет расслабленная улыбка, да и в моем рукопожатии не ощущается скованности.
– Андрей, доброе утро. Какими судьбами к нам? Приятно видеть тебя здесь.
– Привет, Марк. Да вот, уговариваю твою очаровательную сотрудницу сняться для обложки январского номера.
– Таню?! То есть Татьяну Александровну? – хриплю, как раненный в жопу петух.
Похоже, и на моей роже расцветает нескрываемое изумление.
– А что вас удивляет, Марк Викторович? – фыркает Танька. – По вашему, я не достойна украшать такой модный журнал, как «М***»? Лицом не вышла или… Или…
– Тань, успокойся, пожалуйста, – шиплю, наблюдая за Баталовым. – Андрей, ты по делу? Пройдем в мой кабинет или…
– Мы все обсудили, Марк. Я, пожалуй, пойду. Мои лоботрясы не могут работать без пинка.
Он кивает и шагает к лифтовому холлу, распространяя аромат дорогого парфюма на весь офис. Баталов – тот еще орешек. И тоже завидный холостяк чуть за тридцать.
– Что это было? – цежу сквозь зубы, высверливая в Тане дыру взглядом.
Она вспыхивает. Раскрывает губы, нервно сглатывает. Отступает к двери кабинета, нашаривает ручку, намереваясь спрятаться от меня. Почему они говорили в коридоре? Или нет – они прощались, точно! Говорили они в кабинете. Обсуждали дела за моей спиной.
– Иди в жопу, Стрельбицкий!
– О чем ты говорила с этим бабником? Что обсуждала за моей спиной? – рычу, запирая дверь.
– Тебя это не касается. А хотя… Андрей же тебе сказал? Я хочу сняться для обложки журнала и дать интервью.
Застываю с открытым ртом. Касаюсь груди, не силах бороться со странным чувством. Оно как томление… Жажда, желание, безумие. Нестерпимый голод. Ток, простреливающий тело. Зачем я его гоню? Хочу избавиться, когда единственное, что стоит сделать – отдаться ему… Раствориться в нем полностью. Позволить глазам слезиться от яркости красок. Обонянию – остро чувствовать запахи. Коже – болеть от прикосновений. Гореть от них, как от огня…
– Танька…
Я смотрю на нее, мучаясь от желания прикоснуться… Отдаться на поруки ревности, затопившей меня с головой. Она пульсирует, как молоток. Мне разнести здесь все хочется, блять…
Не знаю, что на меня находит? Я смотрю на Таню – ее глаза – огромные и синие, бьющуюся на шее жилку, острые ключицы, торчащие из-под платья. Разворачиваю ее к себе спиной и дергаю замок. Спускаю с плеч платье, наслаждаясь открывшимся видом.
– Марк, что ты себе позволяешь? Отпусти… Пожалуйста, не надо… Мы…
– Насрать, поняла? Никто и никогда не увидит тебя голой, Ларина. Я запрещаю тебе сниматься в журнале для старых извращенцев!
– Да что ты о себе возомнил? Ты кто такой? Я ненавижу тебя, Стрельбицкий! Я…
Запрокидываю ее голову и ловлю приоткрытые губы. Целую жадно, коротко, так, словно мы расстались не вчера, а сто лет назад. Вдыхаю запах, кусаю ее шею, стягиваю с плеч лямки красивого кружевного бюстгальтера. Может, Баталов уже успел ее оприходовать? Лично провел тестирование, так сказать? Иначе, какого хрена она так нарядилась?
– Он не трогал тебя? – произношу хрипло, выкручивая пальцами ее сосок. Второй втягиваю в рот.
– Н-нет… Марк, я прошу тебя…
– О чем просишь?
Из одежды на ней чулки и кружевные трусы. Лифчик одиноко валяется на полу, как и платье с бусами. Я оттягиваю край трусиков и касаюсь ее нежных складочек. Развожу их шире и погружаюсь в ее лоно пальцами. Течет, моя девочка… Часто дышит, облизывает пухлые красные губы, мажет по мне маслянистым взглядом – сейчас он темно-серый, как Нева зимой. Растираю влагу по напряженному узелку, а губами прихватываю сосок.