– Сейчас, родная.
Марк вынимает из тумбочки презерватив и рвет упаковку зубами. Толкает коленом мое бедро и рывком входит в меня. Это похоже на танец… Наши руки, губы, слова, тела – все сливается воедино… Сплавляется, становясь одним целым. Наверное, единственное, что остается целостным – сердце… Я часто дышу, растворяясь в ощущениях, но молчу о чувствах. О том, что он для меня значит. И как я ценю его смелый и такой непонятный для меня поступок.
– Танька, беги первая в душ, потом я.
– У тебя один душ?
– К сожалению да, – вздыхает Марк. – Думаю, летом можно подумать о покупке более подходящей квартиры.
Ну и ну… У Марка такие далеко идущие планы? Почему он говорит обо всем так уверенно?
– Ну чего опять, Тань? На тебе лица нет, – руки Марка опускаются на мои плечи. – Тебе же не плохо со мной?
– Нет.
– Мне с тобой очень хорошо, Тань. Давай не будем планировать жизнь на тридцать лет вперед, ладно? Прилететь может в любое время. Так что теперь, не жить?
– Ты прав, – вздыхаю я и прижимаю к его груди. – Спасибо тебе…
– За что?
– За смелость… Я такая трусиха. Никогда бы не решилась, а ты… да еще и Павлуша наш. Что у него, кстати, стряслось?
– Думаешь, я могу говорить? Хотя… вы все равно узнаете… Анна Степановна все время говорила про какую-то свиристелку, помнишь?
– Да. Так она была… Пашка не знакомил, но дамочка, по слухам, эпатажная. Не очень высоких моральных принципов и вообще…
– Вот именно. Павлику вчера позвонили из родильного дома. Сказали, что она родила от него ребенка. Написала отказ в роддоме, а в записке указала отцом Павла. Вот он и напился.
– Кошмар, – зажимаю рот ладонью, чтобы не воскликнуть в голос. – А ребёнок точно его? И он не знал ничего?
– Неизвестно пока. Они расстались очень давно. Сходились пару раз, но… Он не знает, как поступить. У этой Ларисы никого нет из близких. Мелкого заберут в дом малютки, если Павел не отреагирует на просьбу помочь.
– А что они хотят? Может, стоит вызвать полицию и поискать горе-мамашу? Не понимаю, Марк… Теперь Павлик должен себе жизнь загубить из-за чужого ребенка?
– Тань, да что ты такое говоришь? Ребенок не помеха. Думаешь, наш Ларин не женится никогда, если на него повесят ребенка? Глупости это все… Нормальная женщина не посмотрит на это.
– Стрельбицкий, это точно ты? – улыбаюсь, касаясь его щетинистой щеки ладонью. Хочу сказать, как восхищаюсь им… И как сильно люблю.
– Точно я. Мне кажется стремным проигнорировать сигнал. Сделать вид, что его это не касается. Если Пашка так поступит, я его уважать перестану. Во всяком случае, он может забрать ребенка и сделать тест ДНК… А там уж решит, как поступить.
– Ты прав, конечно. И когда он едет? Насколько я поняла, Лариса родила в нашем городе?
– А вот не угадала. Она здесь родила. Приехала специально, зная, что Павел теперь живет в Питере.
– Ужас. Интересно, наши родители выдержат столько новой информации о… хм… своих горе-детях? То есть о нас.
– Никакие вы не горе-дети. Идем, там, по-моему, Ульянка проснулась. Беги в душ, а я пока подумаю, как очаровать твоих родителей. Особенно папу…
Догадались, что скоро будет история про Павла? Ждете?
Глава 26.
Глава 26.
Марк.
Наверное, впервые в жизни я доверяюсь знакам судьбы. Не анализирую свои чувства, не боюсь будущего и проявляю чудовищную уверенность в настоящем. Я просто делаю, и все. Не знаю, каким чудодейственным свойством обладают Танькины слова из дневника, но они бьют в самое сердце. Вернее, уже ударили. В тот самый миг, когда я их прочитал. Засели внутри, как семена.
И теперь я жду урожай – любовь, которую никогда не испытывал… Я точно знаю, что она – моя судьба. Ну не может быть иначе. Не может такая девушка достаться другому.
Я боялся рубить сплеча и прощаться со своей холостяцкой жизнью, но, когда сделал это – испытал настоящее счастье… В душе поселились покой и уверенность. Простая радость, незаметная, та, которой не делятся с окружающими, а хранят в секрете. С одной стороны, мне хочется трубить на весь мир, какой я крутой перец, а с другой… Боюсь впустить в семью осуждение и сплетни, чужое мнение, зависть…
И, да… Танька до сих пор боится признаться нашим родителям о… нас. Мы живем вместе почти месяц, но никто так ничего и не знает…
За окном лежит плотный серебристый снег, в квартире пахнет живой елкой, да и вообще – на следующей неделе нам нужно ехать на свадьбу Тимура и Крис, но Танька делает вид, что ничего не происходит. Размешивает сахар в чашке капучино и мечтательно смотрит в окно. Может, и мне посмотреть? Заодно успокоиться и перестать себя накручивать.
– Стрельбицкий, перестань дышать мне в макушку, – протягивает она, откидываясь на мою грудь.
Мы так и стоим, смотря на мерно падающий за окном снег, черные движущиеся точки людей и машин…
– Ма-арк… Чего ты волнуешься? – повторяет она.
– Я волнуюсь? – забираю из ее рук чашку и отхлебываю кофе. – Почему ты до сих пор не сказала родителям? Танька, ты меня стыдишься? Смотри, Ларина – на свадьбе нам придётся во всем признаться. Как еще на работе никто ни о чем не догадался?
– Да все давно догадались, Марк. Ты так многозначительно на меня смотришь, – улыбается она, чмокая меня в щеку. – Я… В общем, я не ожидала, что бабуля и Павлик окажутся такими партизанами.
Я знаю, что прячется в ее глазах – тоска, обида, недосказанность… Я ведь так и не сказал ей о любви… Ну не знаю я, как это – любить? Бабочки в животе у меня не порхают, да и сердце не сбивается с ритма… Мне просто с ней хорошо. И я не представляю уже своего дома без нее… Не представляю возле себя другую. Сейчас даже мысли о чужих губах и руках кажутся омерзительными. Мне легко с Таней. Интересно, классно… Про постель я вообще молчу – там у нас всегда было офигенно. Но любовь… Может, она еще зреет? Или давно созрела, а я не позволяю ей расцвести по-настоящему?
Оттого Танька и молчит. Она не верит в нас. Боится, что мне надоест играть в семью. И заявление в загс подавать отказалась. Попросила дать ей немного времени. Привела уйму причин для отсрочки – сложную ситуацию у Павла, грядущую свадьбу Лоры Брикман… В общем, всякую чепуху…
– Тань, на свадьбе будут наши родители. Так что… Они меня прибьют, блин… Мы живем почти месяц, но о внучке не знает никто. Я Тимуру сказал, что приеду с девушкой. Об Ульке промолчал.
– Марк, я решила по-другому, – наконец, выдыхает она.
Кладет чашку в раковину и садится за стол. Смотрит подозрительно, словно пытаясь угадать мое настроение.
– Говори уже, Танюшка, – складываю руки на груди и подхожу ближе.
Если она скажет, что уходит от меня, я… Наверное, сдохну. Странное дело, я ведь не задумывался об этом… Даже мысли не допускал, что Танька может уйти. И теперь, прямо сейчас, горло перехватывает спазм. И… Вот оно, странное чувство – мне не хватает воздуха… Сначала я кажусь себе тяжелым, как бетонная стена, потом – невесомым как гребаный шарик. А сердце пляшет в груди, как нетрезвый танцор. А ведь я всего лишь допустил мысль! Танька-то ничего еще не сказала.
– Стрельбицкий, тебе плохо с сердцем? – взволнованно произносит она. – Господи, Марк…
– Тань, все в порядке. Говори.
– Мы полетим в наш город немного раньше.
– Свадьба ведь в Красной Поляне.
– А оттуда в Сочи. Не хочу, чтобы сотня человек стали свидетелями наших разборок.
– Ты права. Когда летим?
– Через три дня. Погостим у моих, потом у твоего папы… Лилька тоже ведь ничего не знает?
– Нет, конечно. Ты же попросила молчать, а я… Похоже, я медленно и необратимо превращаюсь в подкаблучника.