Появится единственный и родной папочка, который будет её любить также, как она продолжает любить его. Всегда.
Но это — подделка и иллюзия, затянувшийся фокус с её сознанием. Этот мужчина в итальянском чёрном пиджаке — грязный фальшивый доллар. У него нет к ней чувств. Папа — тот, кто её любит. А он… лишь фигура, на время заслонившая свет разума. Лишь дымка, которую нужно развеять. Два удара пульса, смотря только в непроглядную ночь его чёрных глаз.
— Не подходи! — снова предупреждает она шипением, но Алекс словно не слышит. Или не понимает, что произошло, потому как делает критически ненужный шаг, грозя отравить лёгкие своим запахом шоколада, в котором мерещится кровь.
Уже не думая, лишь в порыве защититься, Амелия вскидывает лезвие и рассекает им воздух, проходясь по мужскому лицу от скулы и выше.
— Чёрт! Эми, успокойся! — грохочет впустую очередной приказ, Алекс морщится и с безмерным удивлением в глазах касается пальцами внезапной глубокой царапины на щеке. В шоке приоткрывает рот, задыхаясь от злости, а Эми довольно ухмыляется: она может. Может сделать ему больно.
— Иди ты нахуй, ублюдок, — победно вздёргивает подбородок, отступая от Алекса на шаг назад. Приставляет нож к собственному горлу, второй рукой нащупывая край чокера. Резким движением, без всякой жалости, разрезает блядский ошейник и швыряет вместе с ножом к его ботинкам, металл стучит о деревянный пол.
Воздух врывается в лёгкие нескончаемым потоком освобождения.
— Запросто, — выдавливает он с тихой угрозой, прижимая рукав пиджака к лицу в попытке остановить кровь, пока она подхватывает с пола свой рюкзак и сумку Ника. — Не надейся, что если уйдёшь сейчас, то через неделю я приму тебя обратно. Потому что ты вернёшься. Я тебе нужен больше, чем ты мне.
Эми больше не слушает — вырваны те ядовитые ростки, что он мог дёргать, манипулируя своей куклой. Молча разворачивается к выходу, ожидая, что он поступит с ней также, как с Ником. Попросту пристрелит ради своей безопасности. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт - подпишись на страничку в VK. Всегда думает лишь о себе. Но отчего-то Алекс не выхватывает револьвер, позволяя ей подойти к двери. У выхода лежит истекающее кровью тело, которому никто не закроет глаза. Она тихо всхлипывает, крепче сжимая его сумку, в которой должны были остаться ключи от машины. Это её груз и её вина, и сколько бы человек она не убила своими руками, но Николас — тот, кто будет приходить к ней ночами и шептать справедливое слово «сука». Через труп приходится перешагнуть, дрожа от отвращения к себе.
— Прощай, Алекс, — глубокий вдох, и она выходит в коридор, чтобы навсегда исчезнуть из жизни своего Босса.
Уже не своего. Уже не Босса. А просто растерянно смотрящего ей вслед проигравшего в пух и прах аутсайдера.
Эпилог
Я пытаюсь быть безучастным, когда смотрю это чёрно-белое видео на экране ноутбука. В кабинете тихо, привычно булькают рыбы в аквариуме, постукивает о стенки бокала лёд, когда отпиваю виски. А вкуса нет. Чёрт, это же Jim Beam — когда он мне стал казаться помоями…
Наверное, в день, когда получил первый за всю жизнь шрам на теле. Думал, от царапины ничего не останется, но нет. Как будто кожа не умеет затягивать ранки, и потому полупрозрачный след через всю щеку всё равно не проходит. Морщусь, вновь жадно вглядываясь в экран.
Какое-то крохотное жалкое кафе. Наверное, ты просто ещё не знаешь, что только вчера в нём по моему распоряжению установили камеру. Невысокая фигурка, всё такая же худая, только в глупом белом передничке и с забранными в хвост пепельными волосами. Улыбаешься, принимая заказ у клиентов, проносишься прямо мимо камеры, и я щёлкаю по клавише, останавливая кадр. Выискивая малейшие зацепки, приближаю твоё лицо.
Ещё не так уж по-осеннему холодно, но под формой кофта с высоким горлом — ты скрываешь. Стыдишься моей отметины, боишься, что придётся объяснять, откуда след ожога на шее. Ты можешь разорвать ошейник, но это лишь внешнее. Я гораздо глубже. В больших серых глазах, в которых даже через запись чувствуется твоя тоска по хозяину. Да, маленькая Эм — разносить бургеры в придорожной забегаловке на границе с Мексикой это не твоё призвание. Ходить дважды в неделю на приёмы терапевта, отдавая почти весь свой заработок шарлатану за мнимую помощь — не твоя судьба.
Ты знаешь, где твоё место, Эми. О, я даже прощу тебе эту глупую выходку, если ты вернешься. Если снова покорно встанешь на колени и посмотришь на меня своими невозможными, полными боли и влаги глазами, которые заинтересовали меня своей пустотой ещё в те дни, когда ты была Терезой Уильямс. Когда я понял, что тебе нужна цель в жизни. Когда дал тебе её, позволив занять место рядом со мной. В моих ногах. Моей послушной девочкой, правой рукой, верной исполнительницей повелений.
Поднимаюсь с кресла, устало отставляю надоевший бокал. Тишина — раньше добрая соседка, а теперь давит. И при взгляде на стол чётко вспоминается атласный халат и винное кружево, невинные и распаляющие воображение пальчики на твоей груди. Находиться в кабинете становится тошно.
Выхожу в коридор, и ноги сами несут в его противоположный конец. Ни разу так и не заходил в эту комнату, усердно сохраняя дистанцию. Дистанция — то, что тебя держало. Тебе нужен был Босс. И ты получала именно то, что хотела. Снова прокручиваю в голове, пытаюсь понять, чего не учёл. Где эта игра превратилась в лживый фарс. Ведь нам было так хорошо, не так ли, Эми?
Пора избавляться от привычки всё время к тебе обращаться, но эти недели не помогли вернуть всё на прежние места. Есть до и после.
Потому что без полного обожания взгляда — невкусно. Без твоих стонов или слёз — неважно, для меня они равноценны — скучно. Без этих отчаянно вцепляющихся в плечи тонких пальчиков — пресно. Без грохнувшего внизу от твоей открытой ярости стола — никакая шлюха не вызывает возбуждения. И главное, без чего мир теряет оттенки, словно садится качество изображения…
— Спасибо, папочка.
Вхожу в тёмную комнату и глубоко вдыхаю. Всё ещё пахнет ежевикой и твоими дешёвыми сигаретами. Я собирался привить тебе вкус к прекрасному. Показать, как можно быть королём этого мира. Но ты просто глупая девчонка, оставившая мне царапину на щеке — не больно, но злит. Злит, что впервые я не удержал что-то, впервые упустил из рук.
Вымотался. Слишком много мыслей. Без сил падаю на твою кровать и расстёгиваю надоевший пиджак. Всё вокруг — ты. Чуть пыльное, мягкое покрывало, подушка, на которой ещё осталась короткая светлая волосинка. Я и забыл, какую маленькую комнату тебе выделил: хотел, чтобы твой статус всегда был при тебе. Чтобы ты всегда ощущала меня в себе, шёпотом приказов. Чтобы всегда рвалась доказать мне, что достойна моего внимания. Я помню твою темноту, и она магически прекрасна.
— Спасибо, папочка, — из самих стен, из глубины подсознания, играя на губах послевкусием ещё не забытой вишни.
Зло сцепляю зубы, вспоминая этот благодарный шёпот, полный раболепного обожания. Ты обожала меня. Я был твоим богом, а ты — моим главным развлечением. Это не выкинешь, как бы ты не лепила улыбку на лицо, как бы не пыталась изображать их себя девчонку без рода и без имени, но я знаю, кто ты. Такая же, как я сам. С той же прожорливой жаждой внутри, которую ничто не накормит сполна. Ты не сможешь без этого жить. Ты сорвёшься, и милая девочка покажет свой хищный оскал. Только я тот, кто принимает тебя такой. И поэтому ты вернёшься: через месяц или через год, но приползёшь в поисках руки, которая будет тебя направлять. Мы ещё только начали.
Я жду, моя маленькая Эм.