— Америка, к сожалению, не место для серьезных генеалогических исследований, — говорила она, открывая дверь. — Коренное население лежит за восьмой степенью родства, а переселенцы… иногда попадаются интересные экземпляры, но системы не создашь, ведь большая часть их родни остается в Европе. Собрать четкий круг в таких условиях практически невозможно.
Я передаю ее слова столь точно только потому, что они — как и весь этот день от начала и до конца — впечатались в мою память навечно. Открывшаяся мне за дверью картина была неописуемо кошмарна, сохраняя при этом, как ни странно это звучит, черты совершенной обыденности. Этому невероятному сочетанию, очевидно, я и обязан тем, что не убежал, не сошел с ума — а стоял и смотрел, и даже изредка кивал в ответ на пояснения хозяек.
Комната была не очень большой. У правой стены виднелись полки, на них громоздились книги, свитки и просто исчерканные листы бумаги. В центре комнаты стоял стол, квадратный, его металлически блестящую поверхность пересекали неглубокие борозды. Два или три стула в беспорядке стояли рядом, один был опрокинут.
У стены напротив двери, симметрично со столом были вкопаны два столба. Один был пуст, многочисленные ремни свисали вниз, причудливо переплетаясь; лоток внизу жирно блестел, блестело и странное устройство перед столбом.
Представьте себе нечто вроде двух рогов, двух металлических рогов с острыми концами. Они могли удлиняться и укорачиваться за счет того, что в центре состояли из хорошо подогнанных друг к другу металлических цилиндров, скользивших на манер труб телескопа; кроме того, рога могли сближаться и расходиться, а также устанавливаться на большую или меньшую высоту. Их точное взаимное положение регулировалось большим количеством винтов с выступающими ручками, своего рода маленьких штурвалов. Штурвал побольше управлял высотой всей конструкции, покоящейся на основательном трехногом штативе. На «рогах» под разными углами были установлены четыре или пять небольших, различной формы зеркальных пластин.
На втором столбе, спеленатая выше талии, висела девушка. Она была обнажена, ремни туго охватывали ее живот, обвивали тело выше и ниже грудей; из подмышек торчали два стержня, еще два фиксировали шею. Голова была стянута особенно тщательно, ремни представляли собой своего рода полумаску, прижимающую ее к кожаной подушечке на столбе. Руками и шеей девушка шевелить не могла, а вот ноги ее, как я уже упоминал, были свободны и находились в непрестанном движении: они яростно бились о столб, скребли по нему, сучились, пытаясь найти опору; видно было, что живот поднимается и опускается очень быстро, видимо, в такт дыханию.
Во рту у нее был кляп странной конструкции — он напоминал каучуковый шар с вделанной в него гибкой длинной трубкой, другой конец этой трубки соединялся с лежащими на полу маленькими кожаными мехами. Другая девушка быстро и ритмично нажимала их ногой, наполняя воздухом легкие той, что сейчас была прижата к столбу. «Рога» второго устройства, точной копии стоявшего слева, более чем на дюйм были погружены в глаза висящей, и вторая девушка быстрыми и точными движениями вращала управляющие винты. В поддон под столбом стекала кровь.
Каждый аккуратный поворот управляющего винта сопровождался изучением изображения на зеркальных пластинах — на некоторых из них я заметил кровь — и быстрыми записями на лежащих рядом на невысоком пюпитре разграфленных листах.
— Терезия уже давно переросла рамки Американской организации, — негромко сказала миссис Бэггинс. — Оборудование, как видите, самодельное, но она добилась поразительных результатов. Можете свериться с журналами — ни одна из исследуемых не скончалась ранее, чем через 18 минут. Мужчины живут меньше, но это общая закономерность. 25 минут исследований — для нее обычное дело. Когда я училась, этот результат сочли бы совершенно выдающимся. Ей давно пора в Европу, к Мальриху или Ди Равино.
Терезию я узнал — она работала помощницей аптекаря на углу Бонд и Пятой. Милая и скромная девушка, с безупречной репутацией. На нас она не смотрела, полностью поглощенная своим делом.
Мы не дождались окончания этой экзекуции — или, вернее сказать, этого опыта. Миссис Бэггинс потянула меня назад. Когда мы выходили, ноги жертвы еще шевелились.
Затем мы прошли далее по коридору. Открыть дверь в его конце мы не успели — она распахнулась сама. За ней стояла миссис Ларкин, смущенная и торжественная.
— Прошу вас, господин, — звучно проговорила она.