Верена не стала заострять внимание на его последних словах. Она лишь сказала:
– Что ж, я рада, что вы готовы увидеть мир, в котором полно старых дев!
– Я не возражаю против старых дев прежних времён – они были восхитительны. У них всегда было много дел, и они не шатались по миру с воззваниями. Я против новых старых дев, которых создаёте вы, и от которых я хотел бы держаться подальше. – Он не сказал, что имеет в виду Олив Ченселлор, но Верена посмотрела на него так, будто подозревала, что он собирался это сделать. Чтобы немного разрядить обстановку он продолжил: – Что касается вас, дорогая мисс Таррант, то мои замечания касательно влияния на женщин этого пагубного увлечения, к вам не относятся. Вы сами по себе, вы уникальны и неповторимы. В вас так удачно соединены разные элементы, что я склонен считать, что бы безупречны. Я не знаю, откуда вы пришли и как стали такой, какая вы есть, но даже самое дурное влияние вас не испортит. Кроме того, вы должны знать, – продолжил молодой человек, всё так же холодно и спокойно, как будто решал математическое уравнение, – вы должны знать, что ваша связь со всеми этими бредовыми разглагольствованиями – это самая нереальная, случайная и иллюзорная вещь в мире. Всё это было возложено на вас по воле обстоятельств и неудачных знакомств, и вы приняли это, как приняли бы любой груз ответственности, поскольку обладаете мягким характером. Вы всегда хотите угодить кому-нибудь, и вот сейчас вы разъезжаете с лекциями по стране и пытаетесь поднять демонстрации, только ради того, чтобы угодить мисс Ченселлор, как раньше делали это ради удовольствия ваших родителей. Это действительно не вы, для других существует лишь изобретённая вами кукла, которую вы дёргаете за ниточки, чтобы она могла двигаться и говорить, в то время как вы сами пытаетесь спрятаться и раствориться в ней. Ах, мисс Таррант, если бы всё дело было в желании угодить, как вы могли бы порадовать кого-то ещё, если бы отбросили вашу нелепую куклу и встали, наконец, в полный рост, во всей своей свободной красоте!
Пока Бэзил Рэнсом говорил так, Верена слушала его с большим вниманием, опустив глаза. Но едва он закончил, она вскочила на ноги – что-то заставило её почувствовать, что их общение продлилось уже слишком долго. Она отвернулась от него, как будто собралась уйти. Она и действительно собиралась это сделать. Ей не хотелось смотреть на него сейчас или продолжать разговор. Я говорю «что-то заставило её», но отчасти дело было в его манере говорить – такой спокойной и чёткой, будто он знал всё наверняка, и это пугало и одновременно злило её. Она пошла по дорожке к выходу, что должно было означать, что они должны немедленно покинуть это место. Он разложил всё по полочкам так ясно, как будто был во власти высших сил и не мог говорить иначе. Он сказал, что она не является тем, чем пытается быть, как дух, пытающийся обрести тело, и ей было больно это слышать. Она была уверена, что её настоящее я только что услышало его, хотя не должно было. В какой-то момент он вновь оказался рядом с ней, и пока они шли рядом, она осознала: то, что он сказал ей, было куда ужаснее самых худших опасений Олив. Каково было бы сейчас её бедной забытой подруге, если бы она услышала хотя бы часть их разговора? Верена была настолько потрясена речью своего собеседника, что это заставило её прервать разговор и немедленно покинуть парк. Она всё ещё не хотела, чтобы он подумал, что она бежит с поля боя или придаёт большое значение его словам. Потому она достаточно, по её мнению, равнодушно бросила Рэнсому через плечо, ускоряя шаг:
– Судя по вашим словам, вы решили, что мои способности невелики.
Он заколебался перед тем, как ответить, пока его длинные ноги с лёгкостью приноровились к её стремительному шагу, к её очаровательному, трогательному, торопливому шагу, который выдавал весь трепет, который она пыталась скрыть.
– Огромные способности! Но вовсе не в той области, где вы пытаетесь их использовать! Совершенно в другой области, мисс Таррант! И способности – это не то слово. Настоящая гениальность!
Она почувствовала, что он пристально посмотрел не неё после этой реплики и начала краснеть. Если бы он задержал этот взгляд на ней немного дольше, она бы назвала его дерзким. Верена пыталась успокоить себя старой присказкой Олив: «Сотни людей будут смотреть на тебя». Но сейчас всё изменилось – она не могла больше выдерживать пристальное внимание одного человека. Ей хотелось снова сделать его посторонним, отделиться от него и поэтому она задала ещё один вопрос: