– Что ж, сэр, возможно, вы захотите объяснить нам это недоразумение, – заметил он, расплываясь в улыбке столь широкой, что, казалось, уголки его рта соединятся на затылке. – Я полагаю, вы лучше, чем кто-либо, можете всё объяснить.
– Отец, успокойся. Отец, сейчас всё будет хорошо, – воскликнула Верена, задыхаясь, точно выплывший на поверхность ныряльщик.
– Я хочу знать только одно: неужели мы потратим ещё полчаса на выяснение наших бытовых неурядиц? – требовательно спросил мистер Филер, унимая своё негодование. – Мисс Таррант собирается выступать или нет? Если нет, то она должна объясниться. Понимает ли она, что сейчас каждая секунда стоит пятьсот долларов?
– Я знаю, я знаю, мистер Филер. Я начну через минуту! – продолжала Верена. – Мне только нужно поговорить с мистером Рэнсомом – всего три слова. Они успокоились, верно? Разве они не утихли? Они доверяют мне, доверяют, правда, отец? Я только хочу поговорить с мистером Рэнсомом.
– Кто, чёрт возьми, этот мистер Рэнсом? – кричал сердитый, сбитый с толку Филер.
Верена говорила с ними, но смотрела на своего возлюбленного, и взгляд её был полон невыразимой трогательной мольбы. Она вся трепетала, голос её дрожал от всхлипываний, и Рэнсом вдруг почувствовал настоящую жалость к её боли и бесконечной агонии. Но в то же время в нём жило ещё одно ощущение, которое было сильнее угрызений совести. Он видел, что волен делать всё, что захочет, что она умоляет его всем своим существом отпустить её, но пока он не согласен на это, она не может сопротивляться. То, чего он так хотел, было почти в его руках, и взывало к его мужеству, поднимая его решимость до высот, с которых не только доктор Таррант, мистер Филер и Олив – безмолвная, неподвижная Олив, умирающая от стыда, – но и весь этот ожидающий зал, вся эта многотысячная толпа, замершая в предвкушении, хранящая тишину, задерживающая биение своего гнева, казались чем-то мелким, незначительным и временным. Он видел, что Верена ещё не сдалась, но сомневается, что наложенные на неё чары, благодаря которым у него всё ещё была возможность её спасти, понятны ему самому.
– Идёмте, идёмте, – шептал он, протягивая к ней свои руки.
Она взяла одну из них, но в знак просьбы, а не согласия.
– О, простите меня, отпустите меня – ради неё, ради всех! Это слишком ужасно, это невозможно!
– Я хочу знать, почему мистер Рэнсом ещё не в руках полиции! – возопила миссис Таррант с дивана.
– Я был в этих руках, мадам, вот уже четверть часа, – Рэнсому всё больше казалось, что он сможет справиться, если будет спокоен. Он склонился над Вереной с нежностью. – Дорогая, я говорил вам, я предупреждал вас. Я оставил вас одну на долгие десять недель. Но разве вы сомневались, что этот момент наступит? Не ради мира, не для миллионов отдадите вы себя на растерзание этой ревущей толпе. Не просите меня думать о них или о ком-то ещё! Они хотят только зевать, зубоскалить и гоготать! Вы моя, и ничья больше.
– О чём говорит этот человек? Здесь собралась самая восхитительная публика! Весь Бостон под одной крышей! – вклинился мистер Филер, задыхаясь.
– Будь проклят весь Бостон! – сказал Рэнсом.
– Мистер Рэнсом очень заинтересован в моей дочери. Однако он не разделяет наших взглядов, – объяснил мистер Таррант.
– Это самое ужасное, самое жестокое и аморальное проявление эгоизма, которое мне доводилось видеть! – взревела миссис Таррант.
– Эгоизм! Миссис Таррант, я никогда не притворялся, что я не эгоист!
– Вы хотите, чтобы толпа растерзала нас всех?
– Они могут получить свои деньги обратно – они ведь могут? – всхлипывала Верена, стремительно метавшаяся кругами по комнате.
– Верена Таррант, не хочешь ли ты сказать, что ты отказываешься? – взвизгнула её мать.
«Господь милосердный! И я должен заставлять её так страдать!» – сказал себе Рэнсом. Чтобы положить конец всей этой ужасной сцене, он бы с удовольствием схватил Верену и унёс как можно дальше, если бы не Олив, которая после последних слов миссис Таррант вскочила на ноги и бросилась между ним и Вереной так стремительно, что заставила девушку вырвать свою руку из руки Рэнсома. К его изумлению, глаза, устремлённые на него, были, как и глаза Верены, полны мольбы. Ему даже показалось, что она готова встать на колени, чтобы лекция, наконец, началась.