— М-моего тоже. — Я смотрю на мамочку, и она улыбается вместе с нами.
Одиннадцать лет
— Смотрите, это же Т-т-теодорк!
Звук смеха преследует меня, когда я иду по школьной столовой, крепко сжимая поднос с обедом в руках. В этом году я пошел в среднюю школу, и травля, с которой я столкнулся в начальной школе, началась снова вскоре после начала учебного года. Полагаю, было слишком глупо надеяться, что издевательства прекратятся.
— Эй, б-б-ботаник!
— Почему ты меня игнорируешь? Я что з-з-заикался?
После последнего язвительного замечания до меня доносится еще больше смеха и хихиканья, но я продолжаю идти, пытаясь смотреть только прямо перед собой. Я пришел к выводу, что лучше просто игнорировать других детей, которые издеваются надо мной, но их слова все же жалят. Дети, с которыми я ходил в начальную школу, свыклись с моим заиканием, но эти, старшие ребята, кажется, не могут оставить меня в покое.
Подхожу к одному из пустых столиков в конце столовой, больше всего желая, чтобы Деми, моя лучшая подруга и соседка, была здесь со мной.
Она все еще учится в начальной школе, хотя уже перепрыгнула два класса, потому что чересчур умная, поэтому нужно ждать еще два года, прежде чем она сможет присоединиться ко мне. Это будут долгие два года.
Пятнадцать лет
— В этом г-году они не т-теряли времени даром, — бормочу себе под нос.
— Пожалуйста, сделай глубокий вдох через нос и выдох через рот, — приказывает доктор Майклз, прижимая стетоскоп к моей спине, чтобы послушать мои легкие. Я делаю то, что он говорит, несколько раз, и после того, как он сообщает, что все хорошо, спрашивает:
— Теперь, когда мы закончили, что ты говорил, Теодор?
Наклоняюсь вперед, ставлю локти на колени и провожу руками по волосам. Доктор Майклз — мой семейный врач, и сегодня я пришел к нему для осмотра перед школой. Знаю его большую часть своей жизни и хватаюсь за возможность поболтать с ним каждый раз, когда прихожу.
— Я г-говорил, что в этом году они не т-теряли времени даром. Как б-будто я у-участник какого-то ш-шоу уродов, и они не м-могут оставить меня в покое.
— Я помню, что травля снова началась в средней школе, а затем прекратилась, да?
— Да, — признаюсь.
— Основываясь на наших разговорах на протяжении многих лет, я предполагаю, что дети сильней всего будут издеваться в первый год или первые два года старшей школы. Как только, так называемая, «новизна» пройдет, и все привыкнут к твоему заиканию, травля снова должна прекратиться.
— Я з-знаю, но мне не н-нравится чувствовать себя у-уродом. Для людей я всего лишь скучный з-заикающийся б-ботаник. Думаю, они могли бы п-придумать, что-то более оригинальное. П-прозвище Теодорк уже надоело, — говорю я с горечью. Отчетливо слышу разочарование в своем голосе.
— Теодор, я не должен говорить это как твой врач, но как человек, который считает себя другом семьи, собираюсь тебе кое-что сказать. Просто знай, что я никогда с ними не соглашусь. — Он делает паузу, пока я не поднимаю голову и не смотрю ему в глаза. — Не позволяй этим маленьким подонкам заставлять тебя чувствовать себя уродом. Они просто завистливые маленькие засранцы.
От его слов у меня вырывается удивленный смех. Я не ожидал этого.
— Я серьезно, Теодор, — продолжает доктор. — Они, вероятно, делают это, чтобы вывести тебя из себя, потому что не уверены в себе, и, таким образом, чувствуют себя крутыми, когда, на самом деле, мало что из себя представляют. Ты — один из самых подающих надежды молодых людей, которых я знаю, и ты — отличный пример того, какой должна быть современная молодежь. Ты умный, вежливый, целеустремленный, и тебя ожидает большое будущее. Мы знакомы с тобой более десяти лет, и я знаю, что ты борешься с заиканием, и не хочу, чтобы ты позволял ему определять тебя. Кроме того, ты должен знать, что не одинок.
— Спасибо, доктор Майклз. Не то чтобы стало х-хуже, просто становится х-хуже, когда я беспокоюсь о своей р-речи, особенно, когда думаю, что сейчас начну з-заикаться. Чем больше я думаю об этом, тем больше з-заикаюсь. Я ненавижу, что не могу это к-контролировать.
— Теодор, я не эксперт, но это кажется довольно стандартной ситуацией. Ты говорил со своей матерью о буллинге? — Неловко ерзаю, и он замечает чувство вины на моем лице. — Ты должен сказать ей.
— Я з-знаю, но не хочу, чтобы она волновалась. — Моя мама смирилась с моим заиканием и не смотрит на меня по-другому, но я знаю, что она рассердится, если узнает, что меня дразнят из-за нарушения моей речи. У нас финансовые трудности, и последнее, чего я хочу, чтобы она чувствовала вину или то, что подвела меня каким-то образом.