— Почему ты здесь? — изумленно спросил я.
— А почему ты голый? — парировала она.
Черт.
Я опустил взгляд на свой член, а затем зажал обеими руками промежность.
— Айрис, прекрати пялиться на мой член.
Она покраснела, но все же сказала:
— Ты в курсе, что я все еще могу его видеть? Даже когда ты прикрываешь его обеими руками. Кстати, поздравляю.
Теперь настала моя очередь краснеть так сильно, что запылали кончики ушей. Я поспешно отвернулся и зашагал обратно к дому, схватил с уличного стола свои шорты и натянул их, и только потом вернулся к Айрис. Она, слава богу, успела натянуть футболку, но все еще сидела в цветущих флоксах.
— Ты губишь мои флоксы, — раздраженно процедил я.
— Черт. Прости. — На ее лице отчетливо читалось смущение, пока Айрис пыталась встать. Она перекатилась на колени, сдавленно пискнув, и замерла.
— Что еще случилось? — с досадой спросил я.
— Кажется, я потянула пах, — пролепетала Айрис. — Я не уверена, что смогу встать самостоятельно.
Я вздохнул и пристроился рядом с ней посреди флоксов, просунув руки ей под мышки. Все тело Айрис напряглось, и я брюзгливо осведомился:
— Подмышки ты тоже повредила?
— Нет, — смущенно пробормотала она.
Я поднял ее на ноги, стараясь быть нежным, несмотря на раздражение из-за гибели цветов и напряжение от близости к соседке, которую отчаянно хотел трахнуть.
— Спасибо, — поблагодарила Айрис, едва я отошел от зарослей флокса. Она тоже выбралась из клумбы, морщась и спотыкаясь, ее лицо побелело, и Айрис зашипела от боли. Она осторожно дотронулась рукой до внутренней части правого бедра.
— Черт, у тебя кровь. — Я уставился на брызги крови на сплющенных розовых цветах. Их было совсем немного, и не слишком крупных, но беспокойство охватило меня с новой силой. — Где ты поранилась?
— Я не ранена, — отмахнулась Айрис.
— Еще как. — Я осмотрел ее ноги, затем присел на корточки и задрал штанину. От колена до лодыжки тянулась довольно серьезная царапина, из которой сочилась кровь.
Айрис посмотрела на свою ногу, и ее лицо окрасилось в пугающий зеленый оттенок.
— О, боже. Меня сейчас стошнит.
Она развернулась, и, вскрикнув, снова схватилась за внутреннюю часть бедра, прежде чем громко застонать.
— Эй! — Я быстро встал. — Айрис, не смей блевать в мои флоксы!
Она втянула воздух, потом еще раз, и еще, и еще, прежде чем повернуться ко мне. Ее лицо по-прежнему оставалось зеленым, но она выдавила из себя:
— Прости. Мне очень жаль.
— Просто… отправляйся домой и прижми царапину, — посоветовал я. — Как только кровотечение остановится, намажь ее каким-нибудь антибактериальным кремом, чтобы не допустить заражения.
Она кивнула и сделала несколько неуверенных шагов. Сжав руки в кулаки, я окликнул ее:
— Айрис, подожди.
Она замерла, все ее тело дрожало, когда Айрис смотрела на забор.
— Да?
— Ты сможешь дойти до дома со своей ногой, не потеряв сознание?
— Да, — заявила она. — Я не теряю сознание при виде крови. Меня от нее тошнит.
Айрис сделала еще несколько шагов, но тут ее правая нога подкосилась, и она привалилась к калитке. Я бросился вперед и поддержал Айрис, прежде чем она успела сползти на землю.
— Боже правый, кто бы мог подумать, что пах может так невыносимо болеть, — простонала она, кривясь.
Я стиснул зубы, когда ее задница прижалась к моей промежности. Мой член уже напрягся, и я поспешно отступил назад, оставив Айрис опираться на калитку.
Отчаянно желая отвлечься, я поднял пластиковый контейнер, лежащий на краю клумбы, и изучил конверт, приклеенный сверху.
— Что это?
— Я испекла для тебя печенье, — неожиданно заявила Айрис.
— Зачем? — недоуменно поинтересовался я.
Она нахмурилась.
— Потому что я хороший человек?
— Хороший человек не станет перелезать через забор на задний двор соседа, — возразил я, хмурясь.
— Я пыталась воспользоваться калиткой, но засов проржавел, так что… — Айрис замолчала, уставившись на висячий замок на задвижке. — Черт. Ты ее специально запер? Лука, тебе не кажется, что с безопасностью дома ты несколько переборщил? Я понимаю, в нашем районе стали воровать посылки, но все не так страшно.
— Скажи это моему вьющемуся флоксу, — проворчал я.
Айрис посмотрела на сплющенные кустики, их ярко-розовые цветы были раздавлены и измяты, а затем бросила на меня взгляд, полный раскаяния.