В декабрьском номере «Архива судебной медицины и общественной гигиены» за 1865 год был опубликован первоначальный план деятельности эпидемиологического общества. В составлении этого плана, кроме Боткина, принимали участие С. М. Ловцов и его ближайший сотрудник, будущий редактор «Эпидемиологического листка» Г. И. Архангельский.
В противовес намеченной Боткиным научно-общественной организации профессор Зденкауэр предложил организовать благотворительные кружки «из дам, дворян, домохозяев, негоциантов и вообще лиц. желающих участвовать в столь важном деле». Врачам в этих благотворительно-противоэпидемических кружках предоставлялась второстепенная служебная роль.
Выступление Боткина не имело успеха. Члены медицинских факультетов в лучшем случае отмолчались.
Судя по сохранившимся протоколам общества, Боткин ничего не добился. И все же он не сдается. Он выступает в «Санкт-Петербургских ведомостях» с письмом.
«НЕСКОЛЬКО СЛОВ ПО ПОВОДУ ХОЛЕРЫ.
В настоящее время все европейские города находятся в тревожном ожидании холерной эпидемии… Конечно, болезнь, может быть, совсем пощадит Петербург или она может появиться только в будущем году, но никто не в состоянии предсказать этого заранее. Во всяком случае, опасность перед нами, а потому понятны все-таки и заявления касательно лечения и предупреждения этой болезни».
На страницах газеты он убеждает, разъясняет и, наконец, гневно заключает:
«Итак, не говоря уже о целях гуманных, одно чувство самоохранения должно бы, кажется, вызвать деятельную помощь неимущим ближним со стороны всех, у кого на то есть хоть какие-нибудь средства.
Пусть же люди, имущие и влиятельные… помогают деятельности врачей своим материальным пособием, хоть бы только потому, что отсутствие гигиенических мер в жизни бедного народонаселения при скученности больных сильно способствует развитию холерного яда, который, разносясь в воздухе, не минует н великолепных палат богача».
Несмотря на то, что медицинские круги не поддержали Боткина, идея его не пропала, и хотя профилактические мероприятия не имели такого широкого охвата, о каком мечтал Боткин, но все же кое-что было сделано. В Петербурге возникло Эпидемиологическое общество и даже стал издаваться «Эпидемиологический листок». То и другое просуществовало два года. В «Эпидемиологическом листке» Боткин опубликовал «Предварительные сообщения по поводу настоящей эпидемии холеры»; в статье он описывал свой метод лечения холерных больных — хинной солью и противохолерными каплями Боткина.
«Эпидемиологический листок» не был самостоятельным печатным органом, а выпускался как приложение к «Архиву судебной медицины и общественной гигиены». В 1870 году в третьем номере «Архива» появилась статья П. Якоб и и В. Зайцева, наделавшая много шума. Цензура нашла, что авторы в журнале «настойчиво проводят социалистические идеи».
Г. А. Лопатин писал Карлу Марксу (С, — Петербург, 15 декабря 1870 г.):
«…На днях я сообщал вам, что в „Архиве судебной медицины и общественной гигиены“ (русский медицинский журнал) была напечатана статья о положении рабочего класса в Западной Европе. Материал для нее был в основном почерпнут из вашей книги, и статья эта имела несчастье вызвать неудовольствие правительства. Теперь она окончательно запрещена и предана сожжению, а так как журнал является в известной мере официальным органом, то главный редактор его [Ловцов] снят с должности».
Это происшествие стало предметом горячего обсуждения на «боткинских субботах».
Доктора Ловцова в доме Боткиных называли «последним из маркизов» за тонкость манер и рыцарское понятие о чести. Однако этот «маркиз» обладал ярко выраженными демократическими взглядами.
Круг друзей, посещавших «субботы», расширялся. Завсегдатаями их, кроме Белоголового и Сеченова, стали Якубович, Пеликан, Ловцов, Грубер. Все они — единомышленники Боткина, борцы за физиологическое направление в медицине.
придерживавшиеся передовых, демократических убеждений. Грубер, один из тех «немцев», которые примыкали к «русской партии», был последовательным сторонником женского образования. Он первый в России допустил женщин в лабораторию.
В. Б. Берген сон в своих воспоминаниях о профессорах Медико-хирургической академии рассказывает, что однажды генерал-губернатор Треков послал своего сотрудника к Груберу спросить, сколько женщин у него работают и точно ли все они занимаются действительно наукой. Грубер, среднего роста, худой, в роговых очках, летом и зимой в кожаных калошах, посмотрел через очки своим оловянным взором: «Вн кто такой?» По приказанию генерала Трепова я явился к вашему превосходительству за тем-то я тем-то, отчеканил посланец. «Скажите генералу Трепову, — и Грубер встал во весь рост, — что генерал Грубер это не желает ему сказать. Прощайте!» Тот же Бертенсон вспоминает, что как-то за границей Грубер сказал ему: «либер фройнд, в России вы можете ругать русских сколько вам угодно, но за границей лучше этого не делать».
О «боткинских субботах» Белоголовый писал: «…субботы… он открыл у себя с первого же года своего приезда в Петербург К поддерживал вплоть до последнего времени. Это был его журфикс, когда сбирались к нему его друзья и знакомые в 9 часов вечера и в беседах за длинным столом просиживали до поздней ночи. На этих субботах в течение 30-летнего их существования успел перебывать чуть не весь Петербург — ученый, литературный и артистический, но преимущественно, само собой разумеется, медицинский; они имели свою историю, свой период расцвета и упадка, и в них, как в небольшом зеркале, отражались все нравственные настроения и колебания изменчивой русской жизни…»
Серьезные разговоры на «боткинских субботах» нередко вытеснялись музыкой, пением, шутками. Но и шутки здесь носили особый характер. Как-то Белоголовый появился на вечере в костюме трубочиста и пропел сочиненные им куплеты о тяжелом труде «меньшого брата». Затем, сияв с головы широкополую шляпу, он протянул ее за подаянием. В шляпу посыпались бумажки я серебро. Белоголовый придумал этот маскарад с целью собрать деньги для ссыльных студентов.
Белоголовый описывает еще и такую деталь «боткинских суббот»: все собиравшиеся у Боткина один раз в год отплачивали ему обедом в складчину. На одном таком обеде по инициативе Белоголового возникла мысль почтить все эти собрания ежегодным пожертвованием каждого в размере 12 рублей; Этот сбор составил, основу того капитала, который дал возможность выстроить двухэтажную школу имени Боткина на Васильевском острове.
«Позднее, в восьмидесятых годах, — вспоминает Белоголов вый, — субботы: Боткина стали солиднее и, по правде сказать, скучнее: и времена изменились, и постоянные корифеи прежних суббот один за другим, сходили в могилу, а оставшиеся в живых старились, постепенно утрачивая прежнюю экспансивность… Только Боткин, седея и старясь, оставался, все тем же приветливым хозяином, хотя и его безграничное добродушие стало чаще и чаще подвергаться испытанию: нет-нет да и явится на субботний вечер какой-нибудь назойливый пациент, увлечет хозяина от гостей в другую комнату и сорвет с него обстоятельную консультацию, нимало не задумываясь над тем, что лишает Боткина тех немногих часов отдыха, на которые он имел неоспоримое право».
Боткины продолжали жить в скромной квартире у Спаса Преображения. Давно было пора снять более обширной помещение. Этого требовали все разрастающаяся практикам и все увеличивавшаяся семья. У Боткина росло четверо сыновей: десятилетний Сергей и его младшие братья — Петр, Евгений, Александр. Это были здоровые мальчики, похожие на отца, такие же, как он, большеголовые, с широкими лбами, светло-русые, как и все Боткины.