— Вам не удастся улизнуть, — твердо говорит, он, вновь беря меня за руку. — Пойдемте к столу, и не беспокойтесь из-за халата. Наконец-то людям будет о чем поговорить, помимо биржевых котировок.
Джош оказывается совершенно прав, и я прихожу, к мысли, что авария на электростанции — именно то, что необходимо для успешного проведения любого благотворительного мероприятия. Помещение только выигрывает от мерцающего света свечей, как, впрочем, и все находящиеся в нем женщины. Мой халат будит у присутствующих воспоминания о собственных смешных промахах, и за нашим столом завязывается оживленный разговор, в котором принимают участие все, кроме Мариссы, заявившей, что с ней ничего подобного никогда не случалось. Речи становятся заметно короче, поскольку без микрофонов их никто толком не слышит. А оркестр впервые на моей памяти играет тихо, создавая приятный фон и не заглушая голоса беседующих за столами людей.
Мы как раз доедаем десерт, когда подходит Люси и шепчет мне на ухо, что в отеле действует лифт, работающий от запасного генератора, который включают только в экстренных случаях.
— Я сказала им, что у тебя как раз и есть тот самый экстренный случай, — говорит она. — Пойдем.
Я встаю и кладу руку на широкое, обтянутое смокингом плечо Джоша.
— Увидимся на спектакле. Мне нужно будет еще кое-что сделать, но я присоединюсь к тебе, как только освобожусь.
— Я займу тебе место, — улыбается он.
— Кто этот мистер Великолепие? — спрашивает Люси, едва мы заходим в огромный служебный лифт и, слава Богу, начинаем подниматься в пентхаус.
— Джош Гордон. И он дал мне вот это. — Я показываю Люси свой зеленый амулет, словно в нем заключается ответ на ее вопрос.
Но вероятно, так оно и есть, потому что, когда я, причесавшись, поправив макияж и наконец переодевшись во взятое напрокат платье, беру в руки сверкающее ожерелье от Шанель, прилагающееся к вечернему наряду, Люси скептически рассматривает его и, переведя взгляд на медальон из нефрита, говорит:
— Твой китайский амулет гораздо лучше.
— Я тоже так думаю, — соглашаюсь я, легкомысленно отказываясь от, возможно, единственного шанса покрасоваться в рубинах и сапфирах.
Люси внимательно смотрит на меня.
— Ты отлично выглядишь. В сказочно красивом платье, с соблазнительно кудрявыми волосами. И сияющим лицом.
Я оглядываю себя в зеркале.
— Наверное, это из-за новой розовой помады.
Люси вздыхает:
— Нет, это из-за мистера Великолепие. Черт, мы никогда не сможем обходиться без мужчин. Один поцелуй с парнем, который тебе симпатичен, дает больше, чем сто сеансов шлифовки лица.
— К тому же целоваться не так больно, — усмехаюсь я.
Мы спускаемся в лифте и направляемся к зрительному залу. У входа Люси крепко обнимает меня и говорит:
— Пусть все увидят, какая ты сегодня красивая.
— Встретимся позже, — отвечаю я.
Винсент собирает юных артистов в крохотной костюмерной для последнего напутственного слова. Дети встают в крут и кладут руки друг другу на плечи. Их больше не разделяют ни школы, где они учатся, ни районы Нью-Йорка, где они живут. Они — одна труппа, одна большая компания друзей. И я вдруг понимаю, что совершенно не важно, как пройдет спектакль, — он уже дал им больше, чем рассчитывали мы, взрослые.
— Вы замечательные артисты, — слышу я, входя, голос Винсента. — Вы прекрасно поработали, и люди заплатили тысячи долларов, чтобы на вас посмотреть. И поверьте, вы заслужили каждое пенни из этих денег. Поэтому ступайте на сцену и покажите, на что вы способны.
— Винсент имеет в виду только спектакль, — поясняет уже совершенно здоровая Тамика, опасаясь, что ее партнер по танцу воспримет слова режиссера буквально.
Винсент говорит еще несколько минут, после чего дети вытягивают руки вперед, в центр круга, и хором скандируют: «Мы — команда!» — словно они участники не любительского спектакля, а финала Кубка мира.
Ко мне подходит Джен в костюме оборванца. Она выглядит как настоящий уличный мальчишка — с перепачканными сажей щеками и носом.
— Мам, ты такая красивая! — говорит она. — Обед прошел хорошо?
— Лучше, чем я ожидала, — отвечаю я и добавляю: — Ты тоже прекрасно выглядишь.
Оркестр играет увертюру, в зале гаснет свет, и Чанси приказывает артистам занять свои места. Занавес медленно поднимается, и Пирс — наш профессор Хиггинс — важно вышагивает по сцене в сюртуке и цилиндре, явно позаимствованном у отца, пока не сталкивается с Тамикой в костюме цветочницы — нашей Элизой Дулиттл. Тамика роняет корзину с цветами и на теперь уже безупречном кокни восклицает: «Вы только поглядите! Весь сегодняшний заработок валяется в грязи!»