— Это всецело зависит от вас, — сказал комиссар. — Вы сами должны решить, стоит ли тянуть дело.
Лектор промолчал. Он не привык принимать решения, да и не совсем хорошо понял, что, собственно, хотел сказать полицейский комиссар.
— Я не понимаю, почему вы непременно хотите как можно дольше тянуть это дело? — повторил Помпье. — Чего вы думаете этим достигнуть?
— Я тяну дело? — удивленно переспросил Карелиус.
— Срок вашего тюремного заключения истекает послезавтра. Мне кажется, что за восемь недель вы ровно ничего не сделали, чтобы помочь нам внести в это дело ясность.
— Что же, по-вашему, я должен был сделать?
— Вы должны были сказать нам правду, господин Карелиус!
— Мне кажется, я отвечал правдиво всякий раз, когда меня о чем-нибудь спрашивали, — ответил лектор.
— Вы послали директору полиции ложную жалобу!
— Ну нет уж, позвольте! Почему ложную? Я направил жалобу, в которой подробно описал, какому грубому нападению я подвергся. По-моему, в наших общих интересах, чтобы подобные вещи не могли иметь места!
— Вот именно, — сказал полицейский комиссар. — Поэтому ваши обвинения были подробно изучены. Как вы знаете, были допрошены восемь надзирателей из полицейского участка на улице Короля Георга, и все восемь человек единодушно заявляют, что вы впали в буйство, что вы дрались, пинали ногами и кусались, что вы порвали в клочки форменную одежду полицейских и ругали их самыми скверными уличными ругательствами. Может ли быть, чтобы восемь человек — все солидные и уважаемые полицейские — так лгали? Какой для них интерес вредить вам? Зачем им было выдумывать подобные вещи — всем восьмерым вместе и каждому в отдельности?
— Я просто не в силах постигнуть.
— Вот! Другие тоже не могут постигнуть! Так не годится, господин Карелиус! Откровенно говорю вам: не годится!
Полицейский комиссар откинулся на спинку стула и строго посмотрел на лектора. Потом любезным тоном продолжал:
— Почему вы хотите самому себе причинить вред, господин Карелиус? В качестве обвиняемого вы не обязаны говорить правду. Можете даже совсем ничего не говорить, если не захотите. Но неужели вы в самом деле воображаете, что эта выдумка послужит вам на пользу?
— Это вовсе не выдумка!
— На что вы рассчитываете, настаивая на такой чепухе? Думаете что-нибудь выиграть на этом? Или думаете, это пойдет на пользу вашему делу? Нет, — решительно заявил полицейский комиссар, — не пойдет!
— Я рассказал только то, что было, — ответил лектор Карелиус. — И иначе поступить не могу.
— Не будем больше говорить об этом! Оставим все по-старому. Я хотел спросить вас о совершенно другом обстоятельстве: когда вы познакомились с оптовым торговцем Шульце?
— Я не знаком с оптовым торговцем Шульце. Я уже заявлял об этом.
— Нет. Вы знаете его. У вас нашли документ с его подписью. Вот он! — И комиссар протянул лектору бумажку.
Карелиус посмотрел на нее. Это была квитанция из магазина фотографических принадлежностей под названием «Фотокамера».
— Скажете, это не ваша квитанция?
— Моя. Но знаете ли…
— Вот как, очень хорошо! Видите, здесь стоит подпись Шульце!
— Да, но я не подозревал, что это был именно Шульце…
— А вы думали, существует другой Шульце?
— Нет. Просто я не знал, что этого человека звали Шульце.
— Разве вы никогда не были в магазине «Фотокамера»?
— Как же, был.
— При каких обстоятельствах?
— Я бывал там неоднократно.
— Неоднократно? То есть много раз?
— Да, я бывал там много раз.
— А сколько именно?
— Это мне трудно сказать…
— Десять раз были?
— Возможно, был.
— А может, двадцать раз?
— Вполне может быть.
— И вы хотите уверить меня, что не видели оптового торговца Шульце ни одного раза из двадцати?
— Выходит, пожалуй, что видел. Только я не знал, что…
— Да, вот именно, выходит. Вы знали Шульце в течение нескольких лет. В вашем доме найдены различные квитанции и два письма. А в доме Шульце мы нашли тросточку. Доказано, что эта тросточка принадлежит вам. Ее узнал директор Тимиан. На ручке обнаружены отпечатки ваших пальцев. А на другой день после того, как стало известно, что супруги Шульце убиты, вы едете на велосипеде и покупаете три утренние газеты, чтобы прочитать сообщение об убийстве.
— Я ничего не читал про убийство.
— Зачем же тогда вы купили газеты? Или, может быть, вы покупаете газеты с тем, чтобы не читать их? Это вы хотите сказать? Что же вы, в таком случае, собирались с ними делать?