В хваленом цирке было душновато и ощутимо попахивало то ли мокрой шерстью, то ли несвежими носками, то ли и тем и другим плюс еще жареным в масле попкорном.
Младшее поколение семейства Максимовых чутко зашевелило носами, безошибочно выделило в букете ароматов мажорную ноту карамельного попкорна, определило местоположение кормушки и потащило к ней родительницу, на ходу канюча:
— Кукулуза…
— Срадкая…
«Срадкая» — это прозвучало дурным пророчеством.
— В самом деле, Ирка, может, ты не будешь кормить пацанов этими подозрительными срадостями? То есть едой сомнительного качества? — покричала я в спину подруге.
— Тогда пацаны сожрут нас с тобой, — невозмутимо отозвалась она, перебрасывая на живот сумку с кошельком. — И наверняка не досидят до антракта, оно нам надо?
Я пожала плечами и отстала от мудрой женщины.
Попкорн, конечно, не самая полезная еда, но подружка права — голодные короеды сбегут из цирка досрочно, и придется придумывать им еще какое-нибудь развлечение.
Придумывать ничего не хотелось. И так уже в ходе усердной работы над романом в стиле фэнтези мое воображение сплошь покрылось болезненными мозолями.
Началось представление, и я вынуждена была признать, что Ирка понимает, что делает. Если бы руки ее потомков не были заняты картонными ведрами, а рты — извлеченным из этих ведер попкорном, то первое отделение представления не прошло бы так спокойно. Короеды наверняка орали бы и подпрыгивали, пытаясь ухватить за ноги клоуна, свисавшего с трапеции, как пестрый флаг. Поскольку сидели мы в первом ряду, изображавший неумелого воздушного гимнаста рыжий болтался прямо над нашими головами. Я сама с трудом удерживалась, чтобы не сдернуть его с жердочки за длинномерный, как лыжа, башмак.
— А велосипедики будут? — спросила меня Ирка, не удосужившаяся изучить программку.
— Велоси — кто?!
Я поперхнулась попкорном.
— Акробаты на таких, знаешь, дегенеративных великах, состоящих из одного колеса и неуютной сидушки, — объяснила подружка. — Мне страшно нравится на них смотреть! Всегда очень интересно, грохнутся они со своей жердочки или не грохнутся.
— Глохнутся, глохнутся! — заранее кровожадно обрадовался ребенок.
— Я первая глохнусь, как Бетховен, если вы будете так орать, — посетовала я и спешно вручила горластому дитяте стакан с газировкой.
— Это который Бетховен? Который сенбернар? — включаясь в светскую беседу, добродушно поинтересовалась Ирка, явно испытывающая искреннее удовольствие от всего происходящего.
Еще бы! Шум, гам, кувырки, всякие там смертельные трюки — и все это не в исполнении собственных деток! Просто праздник какой-то!
— Не который собака из кино, а который композитор, — ответила я, поддерживая культурный разговор.
— Который написал «Мону Лизу», — кивнула подружка.
— «К Элизе», — терпеливо поправила я. — «Мону Лизу» написал Леонардо да Винчи.
— Молодец какой, — похвалила художника Ирка. — Грамотно отстроился от Бетховена.
— В смысле? — заинтересовалась я.
Легкий салонный треп начал приобретать неожиданную культурологическую глубину.
— Ну, у Бетховена была просто Лиза, а у Да Винчи Мона Лиза — не перепутаешь, — объяснила Ирка-искусствовед.
— Искусствоведьма! — хихикнул мой внутренний голос.
Я вспомнила, с чего мы начали беседу, и ехидно хрюкнула.
— О, кстати, а дрессированные животные сегодня будут? — услышав сей звук, оживилась подружка.
— Почему это кстати? — напряглась я.
Мне обидеться, что ли? Или, наоборот, порадоваться, что я так убедительно хрюкаю?
— Ну, просто я люблю разных дрессированных животных, — дипломатично ответила Ирка.
— Ну, спасибо…
Тут детский бас справа от меня безапелляционно молвил:
— Туарет!
И Ирка подхватилась, повела ребенка в уборную.
Мы со вторым ребенком (заграбаставшим оставленное братцем ведро с попкорном) без происшествий и осложнений досмотрели первое отделение и воссоединились с компанией в антракте.
В холле было многолюдно. Мой мелкий спутник встал на цыпочки и завертел головой:
— Мама! Блат!
— Что там у нее по блату?
Я высмотрела подружкину рыжую гриву возле тетеньки, похожей на битую молью Клеопатру.
Пышные формы тетеньки местами были закованы в золотую парчу, а местами овеяны воздушными шелками. Шелка немножко полиняли, парча чуток потрескалась, но украшения, способные составить золотой запас небольшой африканской страны, солнечно сияли.