Все-таки что-то оставалось навсегда неизменным, например, Чонгук и его вопросы в лоб. Чимин находил это невероятно забавным и улыбнулся искренне, пожалуй впервые за время его нахождения в Сеуле.
— Не знаю, — он врал, не мигая и не краснея, опрокидывая стопку с джином в себя. Анис с елью резали горло, заставляя сморщить нос — кто вообще предложил к стейку заказать джин? — Мне просто захотелось тебя увидеть, — и вот тут он ни разу не сорвал. Наконец-то.
— То есть это никак не связано с тем, что старейшины назначили дату? — брови у Чонгука почти насмешливо выгнулись, но больше выжидающе.
Чимин в первый раз заметил, что в его бывшем лучшем друге что-то изменилось. Что-то совсем незаметно и едва уловимо поменялось в нем, будто он приобрел последний кусочек своего пазла и теперь мог видеть мир полноценно. Пак недовольно нахмурился, нанизывая на вилку спаржу.
— Может и связано, может и нет, а может связано, но только на половину.
Чонгук громко фыркнул и откинул приборы на стол, Чимина это забавляло и радовало одновременно. Значит, нетерпеливость в его друге всё ещё была на месте, оставалось проверить ещё с тысячу его привычек. Где-нибудь он обязательно себя выдаст, а Чимину только этого и надо было.
— Лучше скажи, как тебя твой фамильяр без сопровождения отпустил ко мне? — улыбка трансформировалась в смешливый оскал. — Я же злой и страшный Чимин.
Честное слово, Чимин думал, что говорить и шутить про Рен и их совместное с Чонгуком проживание будет проще простого, но внутри будто что-то начинало кровоточить. Он даже имени её произнести вслух не смог, обозначив сухим «твой фамильяр».
Между ними повисла густая неловкость. Чонгук молча разлил по стопкам джин, на лице отпечаталось напряжение. Чимин сгруппировался в ожидании ответа, чтобы в случае чего разбиться хотя бы на куски, которые можно собрать. Но бывший лучший друг продолжал молчать, очевидно вопрос был из тех, отвечать на которые Чонгук не считал нужным — в разговоре с Чимином. Ожидаемая обида или ревность так и не подобрались к Паку, а вот любопытство с силой впилось в хребет.
Чимину вдруг захотелось влезть в их мирок и узнать, что же там происходило: Рен ходила голая по дому, Чонгук варил ей кофе на завтрак, они нон-стопом трахались, вместо того, чтобы тренироваться? Вариантов было море и ни один из них не радовал его, становилось только хуже, больнее, но влезть туда от этого не расхотелось.
Интерес никуда не делся, даже когда они закончили с ужином и вывалились на улицу полупьяные. Пальцы мазали мимо зажигалки в попытке подкурить, что вызывало добродушные смешки. Несмотря на чонгуковское молчание и чиминовское любопытство, они все равно умудрились провести вечер хорошо: много смеялись, много пили и очень много вспоминали детство.
Чимин, наконец, смог подкурить и затянуться, в глотке оседала вишня с табаком. Память опять резануло, и он зашел с другого края, с совершенно несвойственного ему — с лобового.
— Чонгук, — голос стал серьезным, потеряв шутливый тон, он заставлял сползти улыбку с лица бывшего лучшего друга. — Защити Рен, не дай ей умереть двадцать четвертого числа.
— Ты охренел?!
— Даже если я брошу все силы на тебя, — Чимин тормознул гневную тираду Чонгука ещё на подступах, — то Каири не сможет этого сделать. Он мой фамильяр, он будет защищать меня.
— Она тоже не останется в стороне, — обреченно выдохнул младший. — Я могу сто раз приказать ей сидеть на месте, но она также мой фамильяр, и она будет защищать меня.
Попытаться стоило, хотя Чимин заранее знал ответ, но сердце всё-так пропустило удар — ебучая предопределенность. Они больше не говорили, не смеялись, не вспоминали детство и разошлись молча, даже не помахав друг другу на прощание.
Но Чимину все равно стало немного легче дышать. Интересно, сможет ли он на этом дотянуть оставшиеся два месяца.
***
Переезжая в дом-общагу к ребятам Чимин не надеялся на теплый прием или то, что кто-то с ним снова резко начнет водить дружбу. Но он точно не ожидал, что в итоге всё обернется непробиваемым спокойствием. Неделю притирались заново к друг другу, а потом все вернулось на свои места, будто он никогда отсюда и не уезжал, с той только разницей, что теперь Чонгука здесь не было.
Оно и не удивительно, старейшины их всю жизнь стравливали друг с другом, воспитывая дух здоровой конкуренции. Правда, в какой-то момент они осознали, что соперничать им не за что, а вот сосуществовать в покое и мире куда приятнее. Так и повелось у них потом жить вместе, но уважать личное пространство каждого и в душу без приглашения не лезть. Пока Чимин не уехал, а через восемь лет не вернулся и не обнаружил, что отряд уже раны зализал и потерю бойца больше не ощущал.
Может атмосфера спокойного принятия его обратно, а может магнитные бури, но что-то, как минимум, невероятное заставило Чимина обратиться к Тэхёну за помощью.
— Слуш-а-а-а-й, — с несвойственной ему деликатностью начал разговор Пак, когда за столом остались только он, Ким-младший и Юнги. — Ты не мог бы…
— Не мог бы, — оборвал его Тэхён, — не потому что не хочу, а потому что я уже помогаю Чонгуку.
— С боевыми скиллами я могу помочь, — буркнул Юнги, не отрываясь от медитации в кружку с кофе. Ким хохотнул коротко, прикрывая ладонью рот, но Чимин всё равно заметил.
— Ну, удачи вам ребятки-котятки, — хмыкнул Тэхён, ставя посуду в раковину и удаляясь из кухни.
Чимин мысленно обдумывал возможные причины тэхёновых насмешек: первая и самая очевидная — Шуга задохлик, весь маленький, щуплый и на вид одной ногой в могиле; вторая и самая невозможная — Юнги силён, но это не так страшно, потому что вряд ли он сильнее Чимина. В общем, Пак согласно кивнул и бросил на стол короткое «спасибо».
К концу второй недели тренировок с Юнги до Чимина окончательно дошел смысл насмешек — Шуга не просто силён, он прямо бойцовский пёс, натренированный для одной цели: убивать. Движения у него быстрые, резкие и их практически невозможно было предугадать или заметить, разве что когда его ладонь уже сжимала шею. Чимину было страшно даже думать о том, что этот бульдог мог вытворять, если применял свою способность становиться невидимым.
Так что, когда в гости приехал Сынхо, и они поставили на паузу тренировки, Чимин почувствовал облегчение. Хоть пару дней не будет приползать к Хосоку, словно побитая собака.
— Как у тебя тут дела? — без прелюдий спросил Сынхо, когда их оставили наедине. В беседке на улице было прохладно и ветрено, Чимин запахнул куртку, скрещивая руки, и многозначительно пожал плечами.
— Нормально? — с усмешкой произнёс Пак, словно он пытался узнать сойдет ли такой ответ, чтобы от него отвязались. Всё равно другого ответа у него для Ли Сынхо не было, потому что он отрицал такие вещи, как слабость или чувства к другим людям, которые в итоге тоже становились слабостью.
— Ты уже смог узнать слабое место Чонгука? — сипловатый скрипучий голос эхом отдавался в уши Паку. Он непроизвольно поежился, потому что успел уже отвыкнуть от этого.
— Не уверен, — он попробовал сомнение на языке, и оно горчило, как и разочарованный взгляд Сынхо. — Мне кажется, единственное важное слабое место Чонгука — предсказание. Там четко говорится: «Ты станешь главой Клана, но потеряешь самое дорогое сердцу». Остается не дать потерять ему «самое дорогое» и дело в шляпе.
Мужчина качал головой, смотря на своего подопечного с укором — не такой работы он от него ожидал. Но вместо того, чтобы идти по стандартной схеме и впихивать в него воспитательную беседу, Ли решил узнать причину подобного отношения.
— Ты увидел его и вспомнил вашу с ним детскую дружбу? — он, как мог, сдерживал в себе насмешку. — Или что-то ещё случилось, почему ты так плохо провел свою работу?