— Прости, — сдавленно пискнула Рен, растеряв весь свой запал и колючесть. Она вдруг ощутила, как её придавило плитой из невысказанных слов. Захотелось обхватить его красные от холода ладони, согреть их в своих, а ещё рассказать ему всё-всё, но разве она могла? Где-то там на окраине сознания прорезался голос её младшей сестры: «Не надо, онни, пожалуйста».
— За что? — неожиданно резко и колко спросил Чонгук, с силой выдергивая свою руку. Её собственная мгновенно плетью повисла в воздухе. — За то, что тебя — моего фамильяра — у всех на глазах зажимает мой соперник?!
— Да, прости, я не должна была ему позволять, но он так неожидан…
Входная дверь внизу громко хлопнула, впуская в дом гостей, и Чонгук с силой толкнул её в свою комнату, запирая за собой. Он подошёл к ней вплотную и сжал пальцами одной руки щеки, заставляя девичье лицо сморщиться практически в гармошку. Он притянул её к себе до опасной близости. Взгляд хаотично бегал по щекам, раскрасневшимся от мороза и — черт бы его побрал — Чимина, перебегал к глазам и спускался на губы. Чонгук обжигал своим дыханием, заставляя волосы на загривке встать дыбом. Понимания в нем сейчас ровно ноль, а вот ярость с ревностью можно было лопатой грести и до конца недели не управиться.
— Я ведь говорил, что требуется от моего фамильяра, — цедил сквозь зубы, — ты решила разочаровать меня окончательно?
Под ребра будто пучок иголок воткнули и провернули по часовой стрелке. Она отрицательно замотала головой, ловя себя на том, что сегодня день откровений какой-то — первый раз увидела Чонгука таким счастливым и таким злым.
— Хорошо, потому что ещё один подобный фортель, и я лично придушу тебя, — и словно в доказательство своих слов он сместил руку с лица на шею, поддевая пальцами чокер и стягивая его удавкой. — Поняла меня?!
— Д-да, — скрипнула Рен, всё ещё чувствуя горячее дыхание на своей коже. Она понимала о чем он говорит, но не понимала, почему он все ещё так опасно близко к ней. Девушка судорожно скользнула языком по вновь пересохшим губам.
— Не провоцируй меня, — просипел Чонгук, и Рен удивленно распахнула глаза от непонимания. — Я всё ещё не решил чего хочу больше: убить прямо сейчас Чимина, выпороть тебя ремнем или поцеловать, — голос у него был всё такой же тяжелый, но уже не такой опасный. Рен вдруг заметила, как его будто бы попустило от гнева, и теперь он принялся играть с ней, ослабевая хватку на шее до терпимых и даже извращенно приятных ощущений. — А ты как думаешь, что лучше всего сейчас сделать?
«Ничего» застряло костью в горле, а наружу вылезло тягучее и совсем плохое:
— Поцеловать.
Он голову на бок склонил, улыбаясь уголками губ очень лукаво, брови насмешливо изогнулись. Рука снова переместилась с шеи на лицо, но в этот раз с какой-то твердостью. Большим пальцем он провел по её губам и наклонился очень близко, вжимаясь носом в щеку и едва касаясь своими губами её.
Сердце опять и опять пропускало удары, она разучилась дышать, замирая в тягучем мгновение и не замечая, как что-то лязгнуло. Всё происходящее было, как в тумане и где-то очень далеко, а она оказалась под толстым ватным одеялом через которое окружающие звуки не доносились вообще.
— А я вот думаю, что лучше выпороть, — хмыкнул Чонгук, снова задевая её губы своими.
Когда смысл слов начал доходить до неё, она вдруг поняла, ощутила и услышала всё. Взгляд съехал вниз, чтобы убедиться — лязгающий звук принадлежал железной пряжке ремня. Глотку сдавило не то от отчаяния, не то от странного, иррационального предвкушения.
Орудие пыток плавно заскользило, вырываясь из джинсовых шлеек, а Рен неуверенно пятилась назад. Ей всё казалось, что с каждым шагом она опускалась ниже и совсем скоро могла оказаться на коленях. Чонгук придавливал, припечатывал к полу своей решимостью и темным взглядом, на дне которого плескались игривые огоньки. Никогда до этого Рен не ощущала себя чьей-то добычей. Даже в лесу, стоя напротив охотников, которые угрожали её сестре, она не дрожала, но сейчас. Сейчас она впервые почувствовала себя кроликом перед очень голодным удавом.
А Чонгуку, кажется, на это было ровным счетом плевать. Он надвигался стеной на неё, выразительно поглядывая исподлобья. Рен показалось, что она услышала щелчок, с которым обычно захлопываются клетки, когда уперлась бедрами в стол. Бежать было некуда и не то, чтобы очень хотелось, скорее было любопытно, что он сделает дальше.
Чонгук развернул девушку к себе спиной, и ловким движением связал её руки ремнём, затягивая тот до розовых следов на белоснежной коже. Вот тут-то сердце Рен и пустилось в пляс, тарабаня о ребра на предельной скорости. Холодная ладонь скользнула под одежду и обманчиво нежно просчитала позвонки, но Рен лишь сильнее напряглась, стараясь игнорировать волну мурашек и тянущее чувство внизу живота. Чонгук сейчас был явно на взводе, не контролировал ни себя, ни свои желания — непредсказуемый хаос в чистом его проявление.
Сдавленный рык возле её уха, заставил ногицунэ встрепенуться и очень громко пискнуть. Она непроизвольно дернула бедрами, сталкиваясь с чужими, всё тело пронзило электрическим разрядом. Ладонь с силой надавила на её поясницу и прижала к столу. Теперь Рен была распластана по деревянной поверхности, словно оголенный нерв. Она ощутила себя голой даже будучи в толстовке, куртке и джинсах. Тело отказывалось слушаться и сопротивляться, оно будто превратилось в личный пластилин Чонгука, из которого он мог лепить что его душе было угодно.
Он свою руку завел под неё, кладя на плоский живот, и остановился у самой кромки джинс, ногтем чуть царапая кожу, заставляя Рен снова пискнуть. Полированная поверхность стола запотела от её рваного дыхания, пока сама девушка жмурилась до разноцветных кругов под веками.
Пуговица быстро поддалась его пальцам, молния со свистом сдалась ещё быстрее пуговицы. Чонгук до одурения и пулеметной очереди из панических атак медленно стягивал с неё джинсы. Очевидно, он смаковал момент своей власти, а Рен уже выстраивала схему отступления. И почему ещё пять минут назад ей казалось всё это не унизительным? Ей очень унизительно нравилось, но признаваться в этом себе и тем более Чонгуку она не собиралась.
Чонгук шумно опустился на колени, с силой хватая девушку за талию, чтобы не дергалась, и зубами зацепил край трусиков, чтобы потянуть их вниз. Сердце у Рен ушло примерно в пятки или ещё ниже, она уже ничего не понимала. На самом деле, понимать она перестала уже давно, всё смешалось в голове и превратилось в кашу, которая сейчас очевидно начала очень бурно закипать от влажного прикосновения чужих губ к коже.
Он резко поднялся, а с губ девушки сорвался разочарованный стон. Чонгук хмыкнул по-особенному довольно — заметил всё-таки. Устроился сбоку от неё и ладонью погладил обнаженную ягодицу. Рен страшно хотелось повернуть к нему голову, чтобы увидеть лицо, но она будто вросла в стол — ни сдвинуться, ни вздохнуть.
Первый удар был такой неожиданный и обжигающий, до искр из глаз. До вскрика ужасно громкого с надеждой на то, что кто-то внизу услышит и придет на помощь. Чонгук недовольно зарычал, просовывая ладонь под голову и накрывая ею девичий рот.
— Терпи, — тяжелый, липкий шепот прожигал до самого основания. Чонгук удивительно ласково прикусил мочку уха и снова ударил по ягодицам без предупреждения или каких-то намеков. Глухой стон вырывался наружу, заставляя Рен выгнуться дугой внутрь.
— До чего же сильно ты меня бесишь, — шипел Чонгук, — ровно до того же сильно ты мне нравишься.
Слова вкупе с действительно унизительной — нифига это не заводило, как выяснилось — экзекуцией вызывали только желание смачно ударить его в пах. Но она почему-то не торопилась применять силу ногицунэ и внушать ему какую-нибудь успокаивающую иллюзию. Ей хотелось честности между ними. Хотя бы такой унизительной, неприятной до слёз, но все-таки честности.