— Ты же знаешь о моем пророчестве, разве тебе не страшно умереть?
— А разве я — самое дорогое, что есть у твоего сердца?
В любой другой ситуации он бы закатил глаза, прикрикнул от чужой глупости и скорее всего действительно выпорол бы её, но сейчас всё было иначе. Её черные глаза смотрели внимательно, обжигая, а его сердце пропускало удар за ударом. Он хотел бы ответить ей правильно, но какой ответ подходил под это понятие? Сухое «да» разве достаточно объяснило бы, что она для него значила? Разве вообще можно было объяснить подобное словами?
Он знал её сколько? Целую осень? Но она почему-то смогла обойти защитные механизмы, отключить аварийную систему и прочно забаррикадироваться в его сердце. Даже Чимин с его дружбой не смог пробраться так далеко, а она — да. Ему было страшно, но он всё равно утвердительно кивнул. Решился.
Первый раз в жизни не стал лукавить или убегать, а посмотрел своему самому большому страху в лицо. Он признал свои чувства, четко понимая, что времени у них осталось всего полторы недели.
— Теперь тебе страшно? — сглотнув собственный страх, тихо спросил Чонгук.
— Всё ещё нет, — пожала плечами девушка, тыкая пальцем в его щеку, чтоб подразнить. — Смерть — это не конец, а потерять что-то или кого-то можно разными способами. Возможно я не умру, возможно умрешь ты, а возможно меня уведет Тэхён, — едва сдерживая смешок, продолжала ногицунэ, — если ты продолжишь также лениться на тренировках.
Первая реакция на её слова — схватить и придушить за этот чертов чокер, который она продолжала носить даже после всего, что между ними случилось. Вторая — схватить, вжать в диван и целовать, целовать, целовать. А ещё была третья реакция, на которую Чонгук и повелся, перехватывая запястье и утягивая девушку на себя. Несколько хитрых манипуляций на диване: подтянуться вверх, чтобы сесть и усадить на свои бедра Рен, дабы видеть задорный огонёк в черных глазах.
Чонгук хмыкнул, обводя пальцами тазобедренную косточку, и другой рукой аккуратно потянул за чокер, впиваясь в её губы. Она на вкус была сладкая, но её гортанные стоны в поцелуй были ещё слаще. Он надавил на затылок, углубляя их поцелуй, а она обняла его шею, прижимаясь сильнее. Они то сливались, то отдалялись друг от друга, будто ошпаренные, жадно глотали кислород. Пальцы сумбурно стягивали одежду, лишь бы скорее соприкоснуться с другим телом кожей — почувствовать тепло.
Они ему всё чаще напоминали двух потерявшихся щенков, которые просто изголодались по человеческому теплу. Простому и искреннему. Она с израненной душой, заперлась от всего мира, боясь очередного предательства. И он — человек, которому с рождения было суждено потерять «самое дорогое» для его сердца, и кажется это была она.
В этот раз между ними всё было с жадностью, будто в последний раз, будто старались надышаться перед смертью. Она не целовала, а больше кусала. Чонгук не сдерживался: давил пальцами на тонкую кожу, тянул за чокер — ему отчаянно нравилось смотреть, как влажные губы раскрывались, захватывая воздух — он оставлял метки на шее, плечах и груди.
В этот раз между ними всё было честно и на одном единственном желание — любить. Движения были резкими и колючими, импульсом разнося удовольствие по телу. Стоны были громкими и не от облегчения, а от наслаждения. Казалось, что вот оно, то самое и без каких-либо примесей вроде: «мне просто в тот вечер было одиноко», «день был тяжелый, эмоциональный, напряженный», «мне хотелось хоть кого-нибудь почувствовать рядом».
В этот раз они хотели конкретно друг друга.
***
Если бы Чонгук захотел поговорить по душам, то он бы скорее всего пошёл к Тэхёну, который всегда терпеливо и молча слушал любую его болтовню. Ему вообще после Суён ни один разговор не был страшен. Если бы Чонгук захотел поугарать над кем-нибудь или чем-нибудь, то пошёл бы за этим к Хосоку, тот двадцать четыре на семь был готов юморить. Если бы Чонгуку потребовался дельный совет или лекция на тему «почему так делать нельзя», то он бы пришёл к вечно правильному Сокджину. Если бы ему хотелось помолчать, но не быть при этом одному, то пристроился бы рядом с Юнги.
К Намджуну он не пошёл бы даже под угрозой смертной казни, тем удивительнее было оказаться в комнате ясновидящего.
— Хён, так ты погадаешь мне? — нервно дёрнулся на стуле Чонгук, натягивая рукава толстовки до предела.
— Ты точно в этом уверен? — вопросительно вздёрнул брови Намджун.
— Точно! — в голосе задребезжали нотки возмущения и обиды. Он и так собирался с духом два дня, переступил через свою гордость и обещание «я сюда больше ни ногой», данное в очередном порыве детской злобы, когда ему снова кинули в лицо стандартную фразу.
— Успокойся, Чонгука, — расплылся в лукавой улыбке Джун. — Просто я знаю, как ты не любишь предсказания, вот и решил уточнить.
— Я в этот раз с другим вопросом.
— С каким же?
— Что будет с Рен? — как можно тише озвучил свой вопрос Чонгук, разглядывая трещинки на полу в комнате Кима.
— С твоим фамильяром? — удивление будто приклеилось к лицу Намджуна, смущая Чонгука ещё больше, хотя казалось бы — куда уж больше.
— Не тупи, Намджуна, — мурлыкнула Дохи, толкая своего хозяина в бок. — Мальчик может в первый раз в жизни о ком-то кроме себя забеспокоился, а ты его смущаешь.
И если раньше Чонгуку было просто неловко, то сейчас хотелось провалиться под землю от стыда. Он выдавал себя с потрохами и был уверен, что не пройдет и получаса, как о его визите будут знать все обитатели дома, включая Чимина.
Это была его первая ошибка — бояться стоило совсем не Чимина, но поймет он это гораздо позже. Сейчас же он просто почувствовал, как волнение подкатило к горлу. Ведь если Пак узнает обо всем, то дальше дело оставалось за малым. В конце концов, сложить факты и получить очевидный результат было несложно.
Чонгук вдруг понял какой опасности только что подверг Рен, поэтому постарался натянуть на лицо максимально равнодушную маску, какая у него только имелась в запасе.
— Я просто хочу знать действительно ли ей стоит доверять, — выдуманное на ходу оправдание вырвалось наружу. — Поэтому мне любопытно, что будет с Рен.
— Ну да, — заговорщически улыбнулась ему Дохи, — мы так и поняли.
— Ладно, давай посмотрим, — шумно выдохнул Джун, доставая колоду карт.
Для каждого обитателя дома у Намджуна была своя колода, связанная и выбранная именно этим человеком. У Тэхёна это были антикварные карты-таро из Парижа, у Юнги современные гадальные карты из пластика, с выгравированными рисунками, а вот у Чонгука была самая обычная игровая колода из пятидесяти четырех карт, которую он однажды вытащил из сна.
Намджун отработанными движениями перебирал карты, тщательно перемешивая их, а потом протянул стопку Чонгуку.
— Держи в голове свой вопрос и слушай внутренний голос, он подскажет тебе какие карты тянуть, — отчеканил Ким, а Чонгук послушно вынул первую. Они ещё два раза повторили эти нехитрые манипуляции и теперь на столе лежало три карты, рубашкой вниз: тройка треф, пятерка бубен и дама пик.
Намджун задумчиво всматривался в расклад, а спустя пару минут тяжело выдохнул, откидываясь на спинку стула.
— Тройка говорит о том, что кто-то очень тщательно закрывает от нас информацию, — осторожно начал Джун. — Кто-то более сильный пытается перегородить нам дорогу. Пятерка бубен — это риск, на который она собирается пойти, а пиковая дама говорит о том, что Рен с трудом владеет собой и своими эмоциями. Она на распутье и не знает, как ей лучше поступить.
Чонгук сжал пальцы в кулаки и выдохнул сквозь прочно сцепленные зубы. У него было стойкое ощущение, что его глобально облапошили, как это любили тут делать с очень впечатлительными девицами, которые приходили погадать на любимого.
— ЙА! Намджуна, а ты не офигел?! — возмущенно воскликнул Чонгук, срываясь с места. — То есть, когда я к тебе приходил ты мне тыкал в нос точным пророчеством, а как пришел по чужую душу, так ты мне фиг с маслом?! Думаешь, задвинул мне размытую чушь, которую толкаешь тут студентками за двадцать тысяч, и всё?! Нет уж, давай, нормально!