Похоже, у Луция наконец появился новый козырь. Префект жадно потирает руки, его глаза сверкают от предвкушения. Вот она, долгожданная награда за войну с русским мальчишкой — хоть какая-то польза из всей этой каши. И какая! Сегодня Филинов, скорее всего, умрет, но Луций будет жить дальше и вертеться, как уж на сковородке. Цезаря нужно как-то задобрить, а лояльный ему понтифик является отличным инструментом для этого. С ним всё будет проще.
А потом уже Луций, окрепнув в Риме, доберется и до Екатерины Вещей-Филиновой. Он заставит телепатку выйти за него замуж и превратит ее в Аватара Плутона. Тогда-то Луций и захватит Рим, а может и весь мир.
Луций отдает приказ стражникам:
— Приведите Его Святейшество.
Префект стоит в шатре, рядом с ним — верный телепат. И вот, спустя некоторое время, в шатёр приводят пленного понтифика. Его руки скованы антимагическими наручниками, а глаза полны страха, но скрытого, хорошо сдерживаемого. Луций встречает его с любезной улыбкой.
— Ваше Святейшество, как я рад, что мы вас вызволили из плена! Я даже не чаял вас найти здесь! Скоро вы будете переданы Цезарю, не волнуйтесь. Вы больше не пленник, — произносит Луций радостно.
— П-правда? — с дрожью в голосе спрашивает понтифик Легало, его глаза недоверчиво блестят. — Тогда почему я всё ещё связан?
— Это лишь временная мера, — успокаивает его Луций, затем оборачивается к телепату и негромко приказывает: — Внуши ему преданность мне. Закладку спрячь как можно глубже. Если Цезарь узнает об обмане, нам обоим конец. Понял?
— Слишком грубо, монсеньор, — телепат нахмуривается, отвечая спокойно и без тени страха. — Я внушу ему доверие к вам и расположение. Он будет склонен выполнять ваши просьбы, но не станет марионеткой. Полное подчинение — это риск. Цезаревы телепаты заметят вмешательство.
Луций качает головой, недовольно поджимая губы, но, понимая, что перед ним специалист, решает пойти на компромисс. Префект привык доверять профессионалам.
— Ладно, — бросает он наконец, помедлив. — Раз уж настаиваешь, действуй по своему усмотрению.
Луций решает, что даже простое расположение будущего главного жреца Капитолия — вполне сгодится. Можно сказать, удачный ход. Важно лишь начать с малого.
Телепат напрягается, сосредотачивается, медленно погружаясь в разум понтифика. Всё выглядит спокойно, но вдруг его лицо искажается от боли. Из носа и глаз начинают струиться кровавые потоки. Он в панике вскрикивает:
— Мама! Нет! Я не хочу обратно рождаться! Не-е-ет! Не пихайте меня! Только не это-о-о-о!
Луций отшатывается, потрясённый происходящим. Телепат захлёбывается хрипом и, сделав последний отчаянный вдох, с глухим стуком валится на землю. Луций, в ужасе вскинув руку к лицу, бормочет:
— Мошонка Аполлона! Что за х….
Прежде чем он успевает закончить фразу, «понтифик» разрывает антимагические наручники как хрупкие браслеты из фольги. Лицо понтифика меняется — с каждым мгновением оно становится моложе, а голос приобретает нотки уверенности и силы, от которых у Луция пробегает холодок по спине.
— Ну что, Луций, — с лёгкой усмешкой произносит он, — кажется, наша дуэль всё же состоится.
Луций застывает, не в силах оторвать взгляд от своего неожиданного противника. Перед ним, вместо связанного понтифика, стоит сам граф Данила Вещий-Филинов, с нескрываемым удовольствием наблюдающий за эффектом своего внезапного появления.
Русский телепат с хищной усмешкой бросает:
— Пожалуй, начнем, префект. А теперь — потанцуем! Бу-га-га-га!
Глава 5
В старом мире у меня было золотое правило: видишь мутанта — бей или беги. Всё просто: если мутант крупный, хватаешь ноги в руки; если поменьше — пускаешь в ход кулаки. Разбираться в правильности действий можно и потом. А иначе тебе могут оттяпать перепончатые пальцы.
Это я сейчас к чему? Да потому что Луций раздувается и вздувается, как один из тех мутантов из апокалиптической пустоши. Гребаные геноманты, всё как под копирку. И тут же у меня срабатывает старый инстинкт опытного выживальщика. Псионические удары обрушиваются на префекта волной, скручивают, заставляют поморщиться и пошатнуться, но он упирается, сжимает зубы. В глазах плещется ярость и ненависть.
— Сам пляши, русский щенок! — прорывается из его горла.
Его лицо перекосилось, искаженное гримасой, а рука взмывает вперед, из пальцев вырывается биомолния. Она извивается, как змея, шипит и трещит. Но, словно контуженная, вдруг сбивается и… шандарахает прямо в самого Луция.
Раздается жуткий треск. Он корчится, подкошенный собственной атакой, и с отчаянием в голосе орет, ошарашенный: