Мы сидим в роскошном салоне Роллс-Ройса друг напротив друга, погруженные в собственные мысли. О чем думает Ярослав Бестужев, я не знаю, но у меня в голове кружат в хороводе привычные вопросы без ответов, от которых невозможно ни спрятаться, ни скрыться.
За окном мелькают центральные кварталы столицы. Ночью машин на улицах практически нет, и мы несемся к Кремлю, будто на пожар. Бестужев провожает городские пейзажи скучающим взглядом и на меня тоже не смотрит, будто находится в салоне один.
— Как вы меня обнаружили? — спрашиваю я для того, чтобы поговорить хотя бы о чем-нибудь.
— Алексей Николаевич направил, — Бестужев пожимает плечами. — Вас и не искал никто.
— Назвал номер поезда и вагон? — недоумеваю я.
— Нет, он сказал, с какой скоростью, откуда и по какому маршруту вы движетесь, — отвечает Бестужев безразличным тоном. — Вычислить номер поезда не составило труда.
Тьма меня забери! Как Алексей узнал, где я? Неужели, он видит меня в пространстве как Шувалов? Но как это возможно таком большом расстоянии?
— Почему мы едем на машине, а не летим на вертолете? — спрашиваю я, занося в список открытых вопросов еще один — о способностях Цесаревича.
— А вы предполагали, что все произойдет как в боевике Мосфильма: на крышу вагона садится вертушка, окна разбиваются в дребезги, и на головы обделавшихся от страха пассажирам падают вооруженные до зубов гвардейцы? — спрашивает Ярослав, иронично улыбаясь.
— Я не знаю, много ли у нас времени, но очевидно, что вертолет быстрее, — поясняю я.
— Быстрее, но не безопаснее!
— Как себя чувствует Алексей?
— Очень плохо! — Ярослав мрачнеет. — Его силы тают с каждым часом, это даже я, не будучи целителем, чувствую.
— А что говорят целители?
— Ничего не говорят, лечат, ходят вокруг Леш… Алексея Николаевича и тяжко вздыхают, — зло произносит Бестужев, и на его лице впервые за вечер проявляются яркие эмоции.
Он хотел сказать «вокруг Лешки»? Интересная оговорка!
— Зачем я понадобился Цесаревичу?
— Не знаю! — Бестужев снова пожимает плечами. — Я бы на его месте призвал к своему одру княжну Нарышкину.
Ярослав осторожно шутит, прощупывая мою реакцию и пределы допустимого в общении.
— Давай перейдем на «ты»⁈ — предлагаю я, чтобы немного сократить дистанцию.
— Давай! — Ярослав улыбается. — Нам сам Разделенный велел: мы же оба бастарды!
Мне становится понятна причина ненависти, питаемой ко мне отцом Ярослава. Классический перенос, психология, вводный курс.
Опускаю взгляд на руки парня и вижу тонкий, едва заметный шрам на левом запястье. След от пореза бритвой или острым ножом. Такой же, как на руке Цесаревича. Из глубины памяти всплывает его фраза о кровном братстве.
Бестужев перехватывает мой взгляд и кладет ладони на колени, пряча давний порез.
— Ты сказал, что мне нужна охрана от Тайного Сыска, но твой отец…
— Я — не мой отец! — прерывает меня Бестужев, и в его голосе звучит сталь. — Личная охрана Цесаревича подчиняется лишь ему!
Молча киваю и тему не развиваю: снова вспышка эмоций — очевидно, что я наступил на больную мозоль.
— Ты подозреваемый, как и все наследники, — уже спокойнее произносит Ярослав. — Учитывая сомнительную чистоту твоей крови и недолгое нахождение в аристократической среде — главный подозреваемый!
— Но это же бред! — восклицаю я.
— Это игры высокородных аристо! — поясняет Бестужев с невеселой улыбкой на губах. — В подобных случаях необходим козел отпущения, и как мне кажется, ты подходишь на эту роль идеально.
— Весьма разумное предположение! — соглашаюсь я.
И отличный повод ослабить неожиданно усилившийся Род Шуваловых. Эту мысль я благоразумно оставляю при себе, но Бестужев наверняка понимает все не хуже меня.
— А какую игру ведет Алексей?
— Сейчас — со смертью! — говорит Ярослав, уходя от прямого ответа. — И потому он хочет поговорить с тобой во что бы то ни стало!
В глазах Бестужева застыла боль. Я вижу это так же ясно, как черные круги под его темно-зелеными глазами. Он не просто командир охраны Цесаревича, их связывает нечто большее…
— Как ты стал начальником охраны Алексея? — интересуюсь я намеренно безразлично. — Тебе же всего…
— Девятнадцать, — прерывает меня Ярослав. — Но протекция отца ни при чем, он был категорически против!
Мальчик талантливый, мальчик всего добился сам, мальчик даже слышать не хочет об участии могущественного отца в своей судьбе.