Старик помог собрать значительную часть пазла. Помимо истинных целей высокородных аристо, открытой осталась лишь малость — мои двойники и роль таинственного Светлого в моей судьбе. Интуиция подсказывает, что он мой клон, но это предположение столь же невероятно, сколь и существование нескольких одаренных близнецов с глазами разного цвета.
Из головы не выходит фраза Шефа о том, что Истинные Светлые могли лишать других одаренных их Дара. Какой бы фантастичной ни казалась эта информация, она может оказаться правдой. Если Разделенный Бог, самый могущественный одаренный в Истории, мог наделять Даром, то что мешало его лишить?
Я приближаюсь к Храму, его светящиеся разноцветные купола уже видны сквозь толщу воды, и меня пробирает мандраж. То, что я задумал, откровенно попахивает авантюрой. Смертельно опасной авантюрой. И это вовсе не фигура речи: если эксперимент пойдет не по плану, то в лучшем случае не произойдет ничего, а в худшем… В худшем я могу вспыхнуть огнем или стать существом, в котором не останется ничего человеческого!
Я подплываю к Патриаршему мосту и поднимаю голову над водой. Храм, действительно, охраняется серьезно, как никогда до этого — цепочка вооруженных до зубов бойцов стоит даже вдоль набережной. О том, чтобы проникнуть внутрь по поверхности, можно даже не думать. Радует лишь то, что в России всякая суровость мер компенсируется расхлябанностью исполнителей: в сторону реки никто не смотрит. Солдаты увлеченно болтают, опершись о чугунное ограждение и стоя спиной ко мне.
Никем не замеченный, я бесшумно погружаюсь под воду и плыву к ливневому коллектору, ведущему под Храм. Решетка на месте, ключ — тоже. Во время моего прошлого визита я рассказал о том, как проник в Приют только Шувалову, а он на это лишь рукой махнул.
Открываю решетку, толкаю рычаг и вплываю в тоннель. Поднимаюсь на поверхность, выхожу из воды и иду к бетонной двери, захватив с собой пакет с парадной одеждой, предназначенной для завтрашней инициации. Делаю все на автомате, не раздумывая, и стараюсь выбросить из головы воспоминания об отрочестве, когда преодолевал этот путь каждую неделю и заходил в Приют, стуча зубами и вожделея горячий душ.
Включаю фонарь и приникаю глазом к зеленому стеклу, за которым спрятан сканер. Терпеливо жду почти минуту, но он не работает — лазерный луч не загорается и сетчатку глаза не считывает. Ругаюсь, будто портовый грузчик, и пытаюсь сдвинуть дверь руками. Ничего не выходит — бетонный прямоугольник не двигается.
Застываю в раздумьях. Шеф говорил о том, что от воздействия излучения Кристаллов Храма Разделенного нас защищал могущественный артефакт. Если его не извлекли после пожара, то в противоположном направлении он должен работать тоже: на поверхности земли применение Силы должно остаться незамеченным.
Мои радужки вспыхивают, тело окутывает Покров, и я создаю конструкт, окутывающий огромную дверь. Заключаю ее в мерцающую оболочку, словно в чехол, и врастаю Покровом в толщу бетона под ногами — законы физики никто не отменял. Чтобы сдвинуть с места эту махину, мне нужна надежная точка опоры.
Упершись босыми подошвами в холодный бетон, я закрываю глаза и двигаю дверь вправо. Понимаю, что любой опытный одаренный открыл бы ее одним лишь усилием воли, без танцев с цимбалами, но иначе пока не получается.
Плита вздрагивает, поддается под моим напором и со скрежетом скользит по направляющим, открывая место, которое было моим домом почти десять лет. Сейчас из провала пахнет не сдобной выпечкой и жареным мясом, а воняет застарелым пожарищем.
Я осторожно переступаю через порог, освещая путь фонарем, хотя могу проделать его с закрытыми глазами в полной темноте. В Приюте стоит абсолютная тишина. Коридор пуст, как и во время пожара. Я шарю по закопченным стенам ярким лучом и медленно продвигаюсь вперед.
Прохожу мимо своей комнаты и, сжав зубы, захожу внутрь: мне нужно одеться и обуться. Роба послушника и даже кожаные сандалии в шкафу пропитались запахом гари насквозь, но выбирать не приходится. Облачаюсь в монашеское одеяние и распускаю собранный на затылке хвост: послушники такие прически не носят. На мгновение я застываю посередине комнаты и снова ощущаю себя прежним Симпой — свободным, счастливым и полным радужных надежд.