— Именно, искал тебя, — еще шире улыбнулся Пистон. — Мы тут с друзьями недалеко в одном клубе сидим, в картишки скидываем. Так я вспомнил вдруг, что ты неплохо играешь. Хотел вот тебя пригласить.
— Нет, спасибо, сегодня настроения играть у меня нет.
— Живо! — сквозь зубы процедил Пистон и в живот мне ткнулся пистолет.
Слева и справа подошли серьезные парни с оружием и я понял, что выбора у меня нет.
— В машину! — приказал Пистон.
Я сел в черный «тигр». Под дулом пистолетов меня повезли по ночным улицам. Я пытался запомнить маршрут, но на седьмом повороте сбился — понял, что меня возят кругами, петляя и заметая следы.
Машина остановилась после получаса таких разъездов. Меня вытащили наружу, повели какими-то подворотнями, мимо гор мусора. Я подумал, что меня сейчас прямо тут и завалят, пустив пулю в лоб и буду я тут валятся. а крысы пировать мной. Но мы подошли к неприметной железной двери. Пистон постучал в нее рукоятью пистолета.
Дверь со скрипом отворил мордоворот, глянул на нас, кивнул:
— Проходите. Уже ждут.
Меня втолкнули внутрь.
Это был клуб, почти такой же, из которого меня увезли. У дальней стенки виднелся барный стол, бармен разливал текилу двум парням, уже изрядно набравшимся. Было накурено, на танцполе толклись люди. Вполне обычный клуб, не самый элитный, скорее второсортный.
Меня повели в VIP-комнату. На входе стоял охранник. Увидев нас, поздоровался, открыл дверь.
В комнате было еще темней, лишь в середине, над круглым столом, тускло светила лампа, с трудом разгоняя мрак. За столом сидели гости.
— Мы привели его, — произнес Пистон и сидящие обернулись.
Они мне были незнакомы. Кроме одного…
— Ну вот и встретились вновь, — ухмыльнулся Дантес. — Рад тебя видеть.
Ответить взаимностью я ему не мог.
Мне в спину ткнулся ствол пистолета.
— Садись, — сказал Дантес, указывая за стол. — Поговорим.
Интуиция подсказала — разговор будет не из приятных. А скорее всего и коротким.
Глава 10
Игра (I)
Я оценил обстановку. Трое у входа, еще двое по бокам. Один у дальней стены. У всех оружие. Едва дернусь — нашпигуют свинцом. Нет, тут сломя голову нельзя действовать. Нужно выждать. И как только выдастся мгновение, как только кто-то отвлечется — бить и рвать когти.
— И о чем же нас с вами говорить? — холодно спросил я, разглядывая стол.
Круглый, с зеленой бархатной скатертью до пола, это был классический игральный стол. На нем и располагалось соответствующее наполнение — карты, фишки, деньги, переполненная пепельница, стаканы с выпивкой. Вокруг стола сидело пять человек. Никого, кроме Дантеса, я не знал. Н она всякий случай изучил всех, запоминая. Коль играют с моим врагом, то и мне они вряд ли будут друзьями.
Справа от Дантеса сидел сутулый мужчина. Желтое его лицо было изрезано морщинами, в тонких серых губах дымила сигарета и он курил ее не вынимая, и даже стряхивал фырканьем, от чего пепел падал ему пиджак на мышиного цвета. Мужчина напоминал индюка и я его так и обозвал про себя.
Напротив Индюка сидел человек, похожий на ворона. Грубо-черноволосый, с темным длинным бритым лицом, большеносый, крутил он своей вороньей головой и глазел блестящими вороньими глазами на других игроков, словно желая выклевать их очи.
По левую руку от Ворона сидел Боров. Этот занимал приличный кусок пространства, развалившись и разложив толстые обвислые руки на стол. При каждом движении Борова стул под ним жалобно скрипел. А еще вокруг него был какой-то его собственный запах, перебивающий даже сигаретный и алкогольный, запах топленного жира и пота.
Центральной фигурой был человек, сидящий напортив меня. Все это время он молчал, но внимательно смотрел на меня и этот взгляд мне не нравился. Из всех присутствовавших ничем особым он не выделялся, разве только роскошной бриллиантовой брошью на черном бархатном пиджаке, изображающей змею, скрученную в кольцо.
— Это и есть тот самый Пушкин? — вдруг спросил Змей, даже не глянув на меня.
— Тот самый, — криво ухмыльнулся Дантес.
С момента последней нашей встречи он изменился, что-то незримое теперь было в его глазах и поведении, и я не сразу понял, в чем дело.
Когда же Дантес заглянул мне в глазах, я вдруг поймал себя на мысли, что такие глаза могут быть только у безумного человека. Разум Дантеса был тронут печатью сумасшествия и те события, когда мы пришли к нему и приперли к стенке неопровержимыми доказательствами вины, да еще и завода его лиши, печать эта дала о себе знать.