— Пушкин?
— Я.
Коллежский регистратор недовольно пошевелил усами.
— Почему опаздываете?
Я глянул на часы. Сказал:
— Вообще-то, мне не назначали точное время и…
— Заявление принесли?
— Какое еще заявление?
Строгий коллежский регистратор устало вздохнул, закатил глаза.
— Ну как какое? На оформление.
— На какое еще оформление? О чем вы говорите?
— Вот только не надо делать вид, что ничего не знаете.
— Я и в самом деле ничего не знаю. О чем вы говорите? Объясните все по-человечески, хватит тут загадки мне загадывать, я не в настроении.
Коллежский регистратор выпучил глаза, было видно, что с ним так не привыкли говорить. Но сдержался, пояснил:
— Приказ на вас, товарищ Пушкин, вышел, за подписью самого Императора, еще два дня назад. О назначении вас адъютантом первого корпуса по личным поручениям Его Величества.
— Что?! — только и смог я вымолвить.
— Именно так. Вот приказ.
И он показал мне бумагу. Коллежский регистратор не соврал, там действительно значилось, что кадет Пушкин Александр Федорович назначается внештатным адъютантом первого корпуса по личным поручениям Его Величества. И подпись Императора.
— Что за первый корпус? — спросил я первое, что пришло в голову.
— Элитный, секретный! — многозначительно пошевелил усами Фурманов. — Так что будьте любезны, приступайте к своим обязанностям. Сейчас идите в общую залу, там вам выдадут форму и скажут, где ваш кабинет, а завтра и начнете рабочий день. Ах, да. Вот.
Он протянул мне запечатанный конверт.
— Что это?
— Это послание от самого Императора, — шёпотом произнес собеседник. — Он просил передать вам лично, в руки. Так что я выполняю его поручение. Вот. Берите.
— Как он себя чувствует? — спросил я, беря конверт и вскрывая его.
— Не знаю, — пожал плечами регистратор. — Когда видел его в последний раз, он был очень слабым, едва говорил, все время лежал. Даже приказ лежа подписывал. А потом и вовсе пропал.
— Как это — пропал? — не понял я.
— Не могу знать. Личная охрана сказала, что перевели его на днях. А куда — непонятно. Странно все это, надо признаться. Меня вообще-то должны в известность об этом ставить. Опять секретная служба что-то там перемудрила.
Эта информация заставила меня насторожиться. Зачем переводить слабого человека куда-то? Или, может быть, состояние Императора ухудшилось? В реанимацию перевели? Почему тогда помощника не предупредили? Не чисто дело.
— Ну хватит болтать, — махнул рукой Фурманов. — С приказом я вас ознакомил, все организационные моменты уточнил. Сегодня, так уж и быть, отдыхайте, а завтра как штык на государственную службу. Имейте ввиду — это вам не качество. Тут все серьезно, никаких вам хиханек да хаханек.
— Хорошо, — растеряно ответил я.
Фурманов повернулся, пошел с такой выправкой, что даже немного отклонялся назад. Я проводил его взглядом, потом достал конверт, рассмотрел его со всех сторон. Самый обычный, без всяких пометок. Я разорвал его. Заглянул внутрь. Там лежал клочок бумаги. Я достал его, развернул. Мелкий, кривоватый подчерк.
Было видно, что рука Императора дрожала, он был слаб. Но это без сомнения была записка от него лично — я чувствовал магическую печать силы, невидимую обычным глазом, которую он наложил на записку, что-то вроде подписи, чтобы подтвердить подлинность.
Я прочитал записку и волосы на моей голове зашевелились, а по спине пробежался холодок. Сообщение гласило:
ПУШКИН! ОНИ ПОВСЮДУ! ТЫ ЕДИНСТВЕННЫЙ, КТО МОЖЕТ МНЕ ПОМОЧЬ! Я УЖЕ НИКОМУ НЕ ВЕРЮ. И ТЫ НЕ ВЕРЬ НИКОМУ. ПОСПЕШИ. СПАСИ МЕНЯ. ИНАЧЕ МНЕ КОНЕЦ…