— Орешкин, Воронов, через полчаса должны быть у директора, — объявил он.
— Хорошо, — кивнул я.
Оставаться и на этом занятии стало бесполезно, и мы не спеша снова отправились к зданию администрации. На лице Гриши сияла улыбка победителя, он явно получал от происходящего большое удовольствие, воспринимал это как интересное приключение.
Войдя в кабинет к директору, помимо самого Владислава Степановича, мы увидели мужика лет двадцати семи — тридцати. По его лицу было видно, что перед нами родственник Лисицкого, только в отличие от второкурсника, этот благородный господин за собой следил. А ещё мне бросилась в глаза короткая бородка без усов, переходящая в бакенбарды, и зачёсанные назад волосы, собранные на затылке в небольшой хвост. Запоминающаяся внешность.
— Вот, — произнёс директор, как только мы вошли, и указал на мужчину.
— Это отец курсанта второго курса Лисицкого? — спросил я, понимая, что это явно не так.
— Я его старший брат, — с раздражением произнёс старший боярич. — Чего вы хотели?
— С отцом твоим поговорить, — ответил я, посмотрел на директора академии и добавил: — И вроде мы своё пожелание ясно сформулировали.
— У моего отца нет времени на пустые встречи, тем более с такими, как вы, — с нескрываемым презрением произнёс Лисицкий.
Что ж, нас не воспринимают всерьёз. Впрочем, ничего удивительного — мы ведь два простолюдина, на нас можно надавить, чтобы добиться своего. Сидящий перед нами аристократ даже не соизволил назвать своё имя. Просто брат, с нас хватит и этой информации.
— Понимаю. Уважаю, — улыбнулся я. — Но всё же ему придётся как-то поднапрячься и найти немного времени, очень уж важный у нас к нему разговор. Для него важный в первую очередь.
— У отца нет времени! — отрезал Лисицкий. — Что вы хотели? Я вас слушаю.
— Мы будем разговаривать лишь с главой семьи, — продолжал я стоять на своём.
— Вы будете разговаривать с тем, кто пришёл с вами говорить! — показательно раздражаясь, выпалил боярич. — И советую не испытывать моё терпение. Мой отец с вами встречаться не будет, это исключено. Он уполномочил меня провести эту встречу.
— На самом деле, мы бы с радостью с тобой поговорили, — сказал я миролюбиво. — Но есть одна проблемка.
— Какая?
— Ты никто и звать тебя никак, — утратив любой намёк на доброжелательность, заговорил я, — поэтому звони папочке и скажи ему, что у него есть время до девяти вечера, а потом у нас отбой, а утром мы уже будем в полиции.
Лисицкий побагровел, сжал кулаки и был готов броситься на меня. Ничего, должен же я был хоть немного на нём отыграться. С отца деньги, этому — унижения. Младший своё уже на ринге получил. Хороша семейка — от меня никто не уйдёт обиженным. Всем достанется.
— Да как ты смеешь, холоп, так со мной разговаривать?! — взревел Лисицкий, а директор вскочил, чтобы нас разнимать, явно решил, что сейчас начнётся драка.
— В восемь утра заявления будут в полиции, — как ни в чём не бывало, сказал я.
Казалось, Лисицкий сейчас набросится на меня, он краснел, пыхтел, я заметил, как его магия вспыхнула, как вокруг кулаков собралась сила, но он всё же сдержался и прошипел:
— Отец в отъезде.
— Отец твой на низком старте и готов сюда примчаться, если ты провалишь переговоры, — вновь взяв всё тот же тон, отмёл я оправдания собеседника, — а ты их провалил, поэтому давай не будем терять время. Нам на занятия надо.
Я встал, Орешкин тоже поднялся. Прежде чем покинуть кабинет, я заметил ошарашенное выражение лица директора академии. Вид у Владислава Степановича был совершенно офанаревший. А так тебе и надо, вот не простил бы прапора за воровство, возможно, ничего этого бы и не случилось.
И лишь выйдя на улицу, я вспомнил, что следующими у нас стояли занятия у Васильевой. А ведь мы с ней ещё не виделись с того момента, как я узнал, что моя женщина замужем.
Занятие я отсидел, как и положено прилежному курсанту — старался понять, что говорит преподаватель. Но хоть Фёдор и подтянул мне магическую теорию, однако я с самого начала урока почувствовал, что пропустил за отпуск много важного. Снова стало сложно воспринимать сказанное преподавателем, хотя я искренне старался.
— Воронов, задержись немного, — попросила Васильева после занятия. — Нужно поговорить по просветительской работе.
Спорить я, разумеется, не стал. И под сочувствующие взгляды уходящих парней остался в кабинете. Преподавательница закрыла дверь и, заперев её на замок, обернулась ко мне.
— Ты сильно удивился, узнав, что я замужем, — произнесла она. — Я это заметила тогда в кабинете у директора.