…В этот раз рыба в этом озере была увертливее и мельче, и было ее намного меньше, чем в прошлый раз…
…невозможно насытиться…
…надо возвращаться назад…
…снова долгий путь по узкому тоннелю…
…почти голодом…
…что за еда — эта холодная безвкусная рыбешка…
…хочется теплого, сочащегося кровью мяса…
…как давно не было вкусного нежного мяса…
…хочется мяса…
…мяса…
…шум наверху…
…огоньки…
…плеск воды у берега…
…что там такое…
…поплыть, посмотреть…
…там пришло мясо, много мяса, свежего мяса…
…хочу, хочу, хочу…
…зубы вопьются…
…кости захрустят…
…кровь брызнет…
…всплыть…
…скорее, скорей…
…мясо…
…мясо…
…мясо…
— МЯСО!!!!!!!!!!..
У чуда-юда не было ни единого шанса.
В едином порыве боярское сословие, не взирая на пол, возраст и кустистость фамильного древа, набросилось на вымирающее животное, за одно свидание с которым археологи всего Белого Света отдали бы полжизни, и завершило процесс.
Полностью вымерший реликт был радостно вытащен на берег, лишен шкуры и разрублен наточенными о камни лопатами на порционные кусочки — филейчики, ребрышки, шейку (ну о-о-оч-чень длинную!), грудинку и тому подобные вкусности.
Что с ним надо было делать дальше, бояре не знали.
— Потушить бы его сейчас?.. — нерешительно предложил боярин Порфирий.
— В чем? — мрачно поинтересовался боярин Никодим.
— И на чем? — уточнила боярыня Варвара.
Окинув пытливым взглядом при свете догорающего недельного запаса свечей пляж и берег озера, усеянные черными и серыми камнями, бояре не нашли ничего более, что могло бы гореть, или хотя бы коптить.
— А вы тут лес увидеть ожидали? — хмыкнул Никодим.
— Может, его сырым съесть? — нерешительно предложил Рассобачинский.
— Сырым?!..
— Ну, уж нет — помирать буду, а сырое мясо есть не стану!..
— Никто сырое мясо не ест!..
— Ты что, граф — дикарь какой?..
— …Али собака?
— Ты на мое фамилие намеков не делай, боярин Никодим, а то ведь я лопатой-то не только чуду-юду вдарить могу!
— Конечно, ты только лопатой орудовать и можешь, чем еще-то!..
— Ну, ты меня довел, Труворович трепливый!..
— Босяк худородный!..
— Не шшорьтешь, не шшорьтешь у воды — примета плохая!
— Что за примета?
— А вот штарые люди говорят, што ешли у воды шшоритьшя…
— Что, опять со страшной рожей помрешь?
— Нет. Шай невкушный будет.
— Чай… — мечтательно проговорил кто-то из женщин, и над озером снова повисло задумчивое молчание.
— Я тут недавно одну книжку читала, — несмело нарушила тишину Наташа Конева-Тыгыдычная, — про Вамаяси. Записки купца…
— И что твой купец пишет про добычу огня из камней? — кисло поинтересовался боярин Селиверст.
— Нет, про это он ничего не пишет… — Наташа засмущалась еще больше.
— А что он пишет, деточка? — поддержала ее Конева-Тыгыдычная. — Расскажи нам всем, не стесняйся.
— Ну… Он пишет, что вамаясьцы рыбу, к примеру, вообще не жарят. Они ее сырой кушают. И я тут подумала: чудо-юдо ведь в воде жило, и плавники у него есть, значит, его можно рыбой считать… А если оно — рыба, и вамаясьцы ее сырой, как мы — морковку, едят, то и нам ее сырой есть не зазорно…
— Хм…
— Вамаясьцы — дикий народ, — набычившись, покачал головой боярин Никодим.
— С чего ты взял, что дикий?
— Ну, раз они рыбу сырую едят.
— Они бумагу изобрели.
— И фарфор…
— И воздушных змеев…
— И мандарины…
— Не мандарины, а мандаринов…
— Сам дурак…
— Лучше бы они изобрели спички, — не столь решительно, но все еще упрямо возразил потомок Трувора.
Бояре снова замолчали и неуверенно зачесали в затылках.
Голод-голодом, но есть сырую чудо-юдину…
— А вот я, когда мы отсюда выберемся, намерен отправиться в путешествие и посетить Вамаяси, — объявил ранее молчавший боярин Демьян. — И готовиться к этому намерен прямо сейчас. Чего откладывать.
— Это как?
— А когда в чужой дом приходишь, свои правила не диктуешь. Вот и мне придется рыбу сырую там есть. А я вот сейчас и потренируюсь. Чтоб там гримасой невзначай хозяев не обидеть, честь лукоморскую не уронить.
И, пока не передумал, Демьян решительно выбрал кусок поменьше и впился в него зубами.
Бояре замерли, как в цирке при исполнении смертельного номера.
— Ну, как?.. — шепотом произнесла боярышня Арина.
— Объедение! — радуясь, что поблизости нет свечей и не видно нецензурного выражения его лица, соврал Демьян.