Выбрать главу

– Ах, ваше превосходительство… – проговорил Ломоносов, обращаясь к Шувалову и с трудом приподнимаясь с места.

– Без чинов! Сидите… – сказал ему почтенный гость, внимательно посмотрев на него и живо оглядывая всю комнату. – Сидите, сидите… – повторил он с легкой улыбкой.

– Иван Иванович!.. – заговорил Ломоносов, собираясь сказать что-то, как бы извиняясь.

– Без церемоний, – перебил его снова Шувалов. – А, а… Яковлев!.. – проговорил он, кивнув головой артисту.

– Неужели актер Яковлев? – живо спросил другой господин, сопровождавший Шувалова. – Вот рад встретить! – продолжал он, подходя к Яковлеву без малейшего поклона и рассматривая его, нимало не стесняясь и говоря: – Никогда еще не видел актера не на сцене, – так и кажется, что ты нам что-нибудь сыграешь!

Яковлев молча поклонился человеку, смотревшему на него как на зверя, вывезенного из далеких стран.

– У нас и тут сцена! – раздражительно проговорил Ломоносов. – Разве это не представление? – продолжал он, подмигнув Яковлеву. – В мире, знаете, где жизнь – там и сцена и представление.

Шувалов улыбнулся своею тонкою улыбкой; сопровождавший его господин продолжал наивно улыбаться с удивленьем.

– Право? – спросил он. – А ведь, пожалуй, случается. Любо, право, занятно видеть, как вы, ученые, живете и говорите у себя дома.

– Да-а-с! Почти как все люди! Как вам кажется? А то как те люди, что видели что-нибудь на своем веку, чему-нибудь понаучились! Вот вы… в чужих краях изволили…

– Полно вам, Ломоносов, – перебил его Шувалов. – Что терять время, прочли бы нам что-нибудь!

Шувалов спешил перебить Ломоносова, зная его привычку выпускать когти, когда он был чем-нибудь раздражен, а такое расположение было теперь очень заметно. Шувалов знал, что сопровождавший его богатый вельможа никогда ничему не учился и в последнее время числился в отпуске и проживал в своей далекой вотчине.

– Простите! Читать сегодня не могу! Измучен сегодня! – извинялся Ломоносов. – Да теперь и поздно, ничего не успеем прочесть…

– А комната у вас маленька! – заметил знатный барин, приехавший с Шуваловым.

– Извините-с, прощенья просим, другой у нас нет!

Зная Ломоносова, Шувалов предвидел, что дело кончится бурей при наивных замечаниях его спутника. Все знали вспыльчивость Ломоносова, если его возмущала надутость или несправедливость. Известна была его ссора в академии и что он находился под арестом за сильную брань, которую позволил себе относительно одного немецкого профессора, притеснявшего Ломоносова. Ожидая бури, Шувалов поспешил выжить своего спутника.

– Знаете ли, что мне пришло в голову? – сказал он, обратясь к нему. – Пожалуй, наша добрейшая генеральша Глыбина заждалась нас да и ждать перестанет к ужину! Мы запоздали, а мне надо еще перетолковать здесь о деле. Ступайте к ней и предупредите ее. Скажите, что я должен был долго пробыть в конференции при высочайшем дворе; но здесь, у Ломоносова, останусь очень недолго, к ужину буду к ней.

Спутник Шувалова легко и быстро приподнялся со своего места, несмотря на свой пожилой возраст, при мысли, что он может пропустить прекрасный ужин с хорошей порцией вина: он спешил исполнить поручение Шувалова.

– Милый! – кликнул он, обращаясь к Яковлеву. – Сбегай, скажи, чтоб кучер подавал карету!

Яковлев посмотрел на него в недоумении; он молчал, но глаза у него загорались…

– Ступайте одни, батюшка! Ведь кучер у подъезда и подаст вам карету. Хозяйка затворит за вами дверь, таков уж ее обычай! – говорил, смеясь, Шувалов и спешил выпроводить гостя.

– Да-с, – говорил, провожая его, Ломоносов, – если вы желаете, чтоб артист прочел вам что-нибудь, спуская вас с лестницы, – это другое дело! А кликнуть кучера – можно и не имея таланта. Ведь актер не носит только шпаги, а для услуг не нанимался.

– Кто же вас разгадает, ученых людей! Ха-ха-ха! – смеялся гость собственной шутке, тяжелой походкой выходя из комнаты, едва справляясь со своей грузной фигурой и вышитым кафтаном и шпагой.

– Оставьте его, успокойтесь, Ломоносов! Вот вы в каком раздражении, а я спешил к вам душу отвести, из заседания.

– Простите, не могу гнуть спину! На море с детства, я сам был себе господином – и вовек не привыкну изгибаться!..