– Вот спасибо! Вот отлично! – раздаются восклицания около него.
– Славный малый вы, Яковлев, – говорит ему один ученик, обнимая его одною рукою на ходу! Другой дружески ударяет его по плечу.
– Вот профессор у вас славный! – говорит им Яковлев.
– Профессор наш – редкий человек, знаменитый ученый, – говорит один из учеников.
– Нет, он у нас просто диво какое-то! – восклицает ученик, который глядел так одушевленно во время чтения. – Он у нас чудище морское, о каких он сам говорит иногда. Ведь подумать только: откуда взялся такой ученый! Из архангельской деревни, у мужичка в избе родился. А заговорит – так перед вами горы двигаются, трава растет, гром слышен из тучи!.. Как наслушаешься его, так после посмотришь вокруг себя и понимаешь, что все живет вместе с тобою да и сам ты не мог бы жить без всего этого, что живет вокруг тебя. Вот он у нас какое чудо!
Так наивно и странно высказал ученик свое глубокое удивление к таланту профессора и вызвал веселый смех двух остальных товарищей.
– Весело как на душе, когда его послушаешь; я бы запел теперь что-нибудь погромче! – продолжал ученик, восхвалявший профессора.
– Что ж, запоемте хором! – подхватили другие.
– Пожалуй, пожалуй, – говорил Яковлев, заражаясь их весельем. – Вот я начну, а вы за мною…
И русская песня громко раздалась в темных улицах города. Ученики взяли Яковлева под руки и шли вместе, с веселой песней, пока не выдвинулись на освещенную хотя и мутным фонарным светом улицу, где их окликнул сторож.
– Кто тут орет по ночам! Говори кто? Перепились, что ли?
– Убежим, надо бежать, чтоб еще не взяли! – говорили притихшие ученики академии. – Прощай, Яковлев! – и свернув в сторону, они исчезли в темноте ближайшей улицы. Только третий из них оставался и убеждал Яковлева бежать с ним. Яковлев не счел это нужным.
– Бегите одни, – сказал он. – До свиданья, приходите же к Яковлеву!
Сторожа подходили ближе, все окликая шумевших тут.
– Кто такой? – спрашивал один из них Яковлева.
– Актер Яковлев, – ответил он, – я завтра должен играть на придворном ее величества театре.
– Комедиант, значит, – вдумчиво проговорил сторож. – Так ты днем представляй, а по ночам не ори, не мешай другим спать! – прибавил он внушительно.
– И я пойду спать! – объявил Яковлев и быстро двинулся вперед, скрываясь в темноте, как скрылись его товарищи.
Он действительно поспешил домой, спать. После напряженного вниманья при чтении, после ходьбы и пения его одолевали естественная усталость и дремота. В сообществе молодых учеников академии ему вспомнились некоторые веселые дни между товарищами бурсы. Новое знакомство оживило его, хандра исчезла, и он заснул спокойным, здоровым сном молодости. На другой день его не оставляла бодрость; он встал освеженным ото сна и понял к тому же, что вчера он пробил себе окно, из которого всегда будет веять на него свежий ветер и чистый воздух: он примкнул к бедной, но учащейся с интересом молодежи и не останется более одиноким в жизни.
Скоро оказалось, что ему по многим причинам не суждено было оставаться одиноким. Нашлось еще существо, прибегавшее к его помощи и поддержке. Через несколько дней его вызвали в канцелярию генерал-полицмейстера. Он шел несколько смущенный, не понимая, какая могла быть в нем надобность и не последует ли какого взыскания или внушения. Многое придумывал он, и одно только не могло прийти ему на мысль: что он получит известие о своем старинном друге, о давно исчезнувшей Малаше.
В канцелярии генерал-полицмейстера Яковлеву сделали такой вопрос: он ли был Стефан Барановский, поступивший на театр актером под прозванием Яковлева?
На вопрос этот Яковлев с изумлением, выслушав его, отвечал, что он действительно Стефан Барановский. Затем его спросили, есть ли он уроженец Нижегородской губернии и владетель стольких-то душ крестьян, приписанных к его фабричному производству железных изделий?
Когда Стефан и на это дал ответ утвердительный, который сличен был с показаниями крепостного его крестьянина, кузнеца Артема, ему прочли заявление из Оренбурга, что находившаяся в бегах крепостная из крестьян его, последовавшая за бежавшим мужем своим Борисом и другими крестьянами, ныне в той губернии приписавшимися к поселенцам, овдовела и пожелала возвратиться к прежнему своему владельцу, Стефану Григорьевичу Барановскому, и водвориться на прежнем местожительстве.
Весть, через столько лет полученная о пропавшей Малаше, взволновала и растрогала Яковлева. Как принять ее к себе и как доказать свое право? И вправе ли он был взять ее от другого владельца, к которому она перешла с своим мужем? Но в заявлении упоминалось о том, что Малаша вольна была поселиться при отце, так как помещику, владевшему ее мужем, были зачтены в число рекрутов в будущие наборы бежавшие от него крестьяне, и крестьянин его, Борис Галкин, приписавшийся в казаки при крепости на Оренбургской линии. Таким образом, уверившись в своем праве приютить Малашу, Яковлеву оставалось только изъявить на то свое согласие и дать письменное позволение Малаше оставаться при его фабричном производстве в Нижнем Новгороде. Матери Стефана уж не было в живых, он наследовал ее имущество вместе с двумя братьями, за воспитание которых он платил.