Но закрываются створки, и на их обороте застывают выписанные гризайлью — одним серым тоном — статуи скорбной Мадонны с Младенцем на руках и изогнувшегося в гибком движении крылатого рыцаря, поражающего запутавшегося в складках его одежд сатану. И в наступившей звенящей в ушах тишине — кто сказал, что цвет не может звучать! — вот-вот услышишь сдавленное дыхание опустившихся на колени мужчины и женщины, Анжело Тани и его жены Катарины Танальи, некогда заказавших художнику алтарь. Это как возвращение из мира страшных образов в мир действительности: Анжело, грубоватый, в простой черной одежде, с глубокими залысинами на высоком лбу, и неприметная рыжая Катарина, чье платье великолепным багровым пятном ложится у ног архангела Михаила.
Что потрясло Петра именно в этом «Страшном суде»? Какую связь увидел он с самим собой, своим царствованием, своей державой? Ведь он ничего не знал о прошлом картины, тем более не мог предугадать ее будущего. То, что знали о Мемлинге современники художника, было уже забыто; то, что предстояло узнать историкам, ожидало своего часа.
Верно одно: к алтарю были приворожены многие европейские монархи…
Предопределение… Историки готовы найти портретные черты бургундского герцога Карла Смелого в архангеле мемлинговского «Страшного суда». Легендарного Карла, известного своей безудержной и бессмысленной отвагой, страстью к сражениям и рыцарскими забавам. Это он трижды брал бунтовавший против его власти и поборов город Льеж, оставляя после себя груды развалин и горы трупов. Это он, получив под залог от австрийского эрцгерцога владения в Эльзасе, посадил там слишком жестокого и жадного наместника-фохта, а когда население расправилось с насильником, бешеным натиском стремился добиться от эльзасцев покорности. Пред ним отступает даже коварный и злобный Людовик XI. А Карл мечтает присоединить к своей Бургундии Эльзас и Лотарингию, провозгласить свои владения королевством, а там добраться и до императорской короны. Он правит Фландрией и городом Брюгге, но готов к грабежам повсюду, используя любую возможность. И если его двор не отличается особенной пышностью, то современники знают, как богат в действительности военный лагерь Карла. Гансу Мемлингу он слишком хорошо знаком.
Но разве дело в портретном сходстве крылатого рыцаря с бургундским герцогом?! Гораздо важнее дух второй половины XV века, воспринятый и воплощенный художником.
Сначала все складывалось обыкновенно. В 1473 году Мемлинг выполнил заказ на алтарь флорентийского банкира Тани. Тани грузит алтарь вместе с другими товарами на английское судно «Святой Фома», которое попутно, по дороге в Италию, должно доставить большой груз в Лондон. Но Англия воюет с городами Ганзы — союза северонемецких вольных городов. И не было сомнений: корабль фрахтуется на имя советника Фландрии Томмазо Портинари и выходит в плавание под бургундским флагом. Но все меры предосторожности оказывались напрасными. «Святой Фома» проиграл ожесточенный бой с каравеллой, принадлежавшей трем достопочтенным бюргерам из Гданьска. Гданьск решает судьбу военной добычи, а владельцы каравеллы приносят алтарь в дар часовне Георгиевского братства, к которому все они принадлежали.
Может быть, и сумел бы подкрепить свои протесты силой Карл Смелый, слишком заинтересованный не судьбой произведения, но итальянскими банкирами и займами у них. Только спустя три года после захвата «Святого Фомы» он терпит первое в своей жизни тяжелейшее поражение от восставших эльзасцев под Грансоном. А в 1477 году будет разгромлена его армия под Нанси, и сам погибнет, обратившись в позорное бегство.
А римский папа Сикст IV хотя и разражается обличительной буллой в адрес похитителей, но не слишком настаивает на их наказании. Основной убыток потерпели при этом его открытые враги флорентийские герцоги Медичи. В Гданьске же спустя три года фактически некому отвечать за историю со «Святым Фомой»: перестает существовать Георгиевское братство, и алтарь становится имуществом города.
Между тем слава «Страшного суда» растет. В начале XVII века римско-германский император Рудольф II предлагает Гданьску неслыханную сумму. Но город отвергает необычайно, казалось бы, выгодное предложение.
Гданьск и Петру в ответной декларации напишет, что его «пропозиция есть такого рода, на которую город никаким образом согласиться не может, ибо дерзко было бы ведь триста лет назад церкви посвященную и остающуюся у нее в спокойном владении <картину> продать или отдать».
Следующим претендентом на «Страшный суд» выступит Наполеон. Как только в 1807 году французские войска вступают в Гданьск, алтарь отправляется в Париж и по личному распоряжению императора выставляется в залах Лувра. Всего на восемь лет. В 1815 году среди другого награбленного наполеоновской армией имущества «Страшный суд» был изъят из императорских коллекций. Его обратная дорога лежала через Берлин. И тут еще один император, на этот раз немецкий — Фридрих Вильгельм, делает попытку его удержать. Сначала под предлогом научной реставрации, потом под нажимом Берлинского объединения художников, находившего условия содержания алтаря в приходской церкви недопустимыми для мирового шедевра. И если бы не расстановка сил в Европе, не предстоящий Венский конгресс…
…Тем не менее в 1816 году «Страшный суд» занял свое место в Мариацком костеле. Конец? Если бы. Впереди была Вторая мировая война, гитлеровская оккупация Польши и — на этот раз — исчезновение. Гитлеровцы поторопились вывезти алтарь в неизвестном направлении. Новое возвращение алтаря произошло через Советский Союз и те самые невские берега, куда так мечтал привезти творение Мемлинга Петр I.
И снова 1717-й, последний год жизни Федора Юрьевича Ромодановского. Конца истории с контрибуцией Гданьска не дождался. Сыну наказал государя от слабостей его стеречь. На других Петр гневался за непокорство и преданность старине. Ромодановскому прощал. Разрешал носить при дворе старинное русское платье, усы на польский манер. Сына на место отца князем-кесарем назначил. Верил. С ним не как государь мог спорить. Ради державы. А может, с годами и обвинение в дури принял. Годы многое позволяют оценить настоящей ценой. Ромодановский никогда не сомневался. Петр — всегда. И не потому ли остался в истории первым, единственным, несмотря ни на что Великим.
«Как пришел десятник Амстердам…»
С Москвы майя 11-го дня чрез Клин тверь торжек великий нов Град оттоль в нарву июня 2: дня из нарвы июня 11 дня кораблем Любик (Любек. — Н. М.) июня 23 дня тут видел в церкви престол з мрамора резан зело изрядно и органы в которых одна труба 16: аршин а из Любика в Гамбурх
в 25: день тут видел метальника (танцовщика. — Н. М.) в камеди которой метался зело дивно
Тут же видел бочку в которую входит сто двенадцать бочек полу-<амбарных> из Гамбурха в бремень оттоль в геронинген в транбуль в левардин в больварт в варизм из варизьма морем. На галиоте переплыли пять миль в четыре часа оттоль на почтовой телеге в Горн оттоль в трехшон в перски грет в мониендам оттоль в Амстердам.
Июля 11-го дня был в амстердаме в дому где собраны золотые серебряные и всякие руды и как родятся алмазы изумруды королки всякие каменья и морские всякие вещи и как золото течет от земли от великого жару
амстердаме видел младенца полтора года мохната всего сплошь и толсто гораздо лице его поперек две четверти привезен на ерманку (ярмарку. — Н. М.) тут же видел слона великого которой каменем играл и трубил по турецки и по цесарски и стрелял из мушкета и многие вещи делал, имеет синьпатию с собакою которая непрестанно с ним пребывает, зело дивно на ярманке видел метальников которые через трех человек перескоча валету обернется головою вниз и встанет на ногах